Лишь те, кто видел Амур, могут себе представить… какие громадные волны ходят по реке в непогоду… В низовья доставлять провиант лучше морем: из Японии или Америки…
П. А. Кропоткин, 1863 Транспортная проблема была в середине XIX века главной для администрации Восточной Сибири. Казачьи станицы и поселения крестьян-переселенцев в Приамурье надо было снабжать продовольствием и другими товарами. Достичь их за неимением сухопутных путей сообщения можно было только по Амуру. Еще в 1856 году купец первой гильдии Фридрих Людорф добрался до Амура на одном из коммерческих судов и основал торговое заведение в Николаевске, потом конторы в Хабаровске и Благовещенске, а затем и прибыльное пароходное сообщение по Амуру. В 1861 году по великой реке пошли первые пароходы «Николай» и «Адмирал Казакевич», а через несколько лет предприимчивый купец был назначен городским старостой в Николаевске. Соединив в своем лице власть торговую и административную, Людорф распространил торговлю по всему Амуру и превратился в местного монополиста. При этом за снабжение населения самым необходимым — мукой, солью, порохом — Людорф не брался; об этом заботилось военное начальство, организовывавшее каждую весну сплавы груженых караванов барж в низовья Амура.
Сплав начинался в Сивакове. Здесь сколачивали баржи и, как только пройдет лед по реке, спускали их на воду. Весной 1862 года воды в реке оказалось на два аршина меньше уровня прошлого года: сушь стояла великая. Если дальше уровень еще снизится, вся амурская навигация окажется под угрозой. Кропоткин с большим интересом наблюдал за спуском барж. За один день три партии по 25 человек спустили 12 посудин. На одной из них должны были отправиться в следующий рейс Кропоткин и начальник сплава майор А. Малиновский. Вот деревянная громадина разом грохнула с поддерживающих ее стропил на направляющие и заскользила по ним с ускорением до самой воды; волна высотой аршина два поднялась перед ней валом во весь борт, а потом удерживаемая канатами баржа пошла по воде…
Откуда быть воде в реках, когда снега зимой было очень мало, а весной — ни одного дождя? Сопки курятся, охваченные лесными пожарами, напоминая вулканы. Нельзя не описать в дневнике эту фантастическую картину: «Деревья черными фигурами рисуются на красном фоне, красный отблеск, постепенно ослабевая, теряется сзади в соснах. Одна стройная ель, две-три мохнатые сосенки да два обгорелых дерева, словно два человека, стоящих рядом, рисуются на этом красном фоне; а внизу, под деревьями, огоньки горят и ярко блестят там и сям, разбросанные по горе, промеж темных дерев. Там, подальше, повторяется то же, только дымом застилает, и деревья выходят не так отчетливо. А по другой сопке несколько огоньков разбросано, красных и матовых из-за дыма. Дым отвратительный. Солнца сегодня даже не было видно утром, а небо безоблачное — все дым закрыл. Да и не мудрено… Нет дождей».
После спуска барж есаулу Кропоткину поручено дело совсем иного рода. Иркутский генерал-губернатор К. Н. Шалашников, только что сменивший Корсакова, отправляет его встретить верст за триста от Иркутска партию новых поселенцев, чтобы как можно быстрее после погрузки барж отослать их в Хабаровку, где они перезимуют, а на будущий год отправятся во Владивосток — строить там себе дома и обживать далекий край…
Ему часто приходилось ездить из Читы в Иркутск, из Иркутска опять в Читу. Две столицы, как Петербург и Москва, да и расстояние между ними примерно такое же. Только дорога, конечно, не та… Вот одна из таких поездок — от Читы до Иркутска и обратно, майская, весенняя. Послали в Иркутск с донесением о состоянии дел с амурским сплавом. Как всегда, Кропоткин радовался предстоящей поездке — в этот раз потому еще, что в Иркутске можно было встретиться с Кукелем, ожидавшим отъезда в Петербург.
Свежим утром 4 мая, в шесть часов выехали с ревизором акцизного управления Александром Паулем на тройке. От Верхнеудинска повернули на Кяхту, на границу с Монголией. Там жара и безжизненная степь. От Усть-Кяхты отходит недавно устроенный «кругоморский» тракт, огибающий Байкал с юга, вдоль которого разбросаны «станки» — две-три деревянные юрты, в которых поселены буряты, выполняющие роль станционных смотрителей… Их задача — перевьючить лошадей или верблюдов, напоить проезжающих чаем, предоставить ночлег.
Первый станок, второй… И вот перевал. С него видна система горных хребтов. Их склоны покрыты елями и лиственницами, вершины некоторых из них блестят от снега. На перевале со всех сторон бегут ручьи с прозрачной, холодной водой, бесконечное их число собирается в речку, которая несется с большой скоростью. Вода течет поверх льда, опустившегося на дно. Не сразу удается найти удобное место для переправы. На спуске с перевала снега становились все глубже и глубже, лошади проваливались, падали, люди тоже. За день было пройдено всего пять верст, и люди, вконец измученные, едва дотащились до станка, где можно было высушиться и согреться.
Следующий день был столь же трудным: непролазные снега, а под снегом повсюду вода. Вот она уже стоит озерком, в которое сверху врывается необыкновенной силы поток. Он несется по коридору, между стен в два аршина высотой. Вьюки намокли, лошадь по шею ушла в воду, а ледяная вода стремительно налетает с горы. Промучившись все утро, решили бросить коней и идти назад пешком. Стоит повернуть одного коня, другие уже сами идут домой. Только с помощью встреченного бурята, перевозившего почту в Кяхту, им удалось выбраться из снежно-водяной каши. За три рубля он показал, как подняться на сухой голец и пройти дальше по тропинке, переходящей из ущелья в ущелье, петляя между гигантскими стволами лиственниц.
