Глава 4
Он лежал на полу, по-детски свернувшись калачиком. В руке у него была кухонная лопатка, волосы ничуть не растрепались. Я отчаянно надеялся, что сейчас он вскочит и закричит: «Шутка!» Я бы даже засмеялся. Честное слово. Но он не вскочил. В его открытых глазах уже не осталось жизни. Смерть настигла его, когда мы были в школе. Или возвращались из школы. А может, он упал, как раз когда я ставил велосипед возле дома. Хотя нет, он ведь не успел начать готовить. Было странно видеть его на кухонном полу — это не самое подходящее место, чтобы прилечь. Но папа не прилег. Он умер.
Я не успел ничего сообразить, а Крыса уже опустилась рядом с ним и констатировала:
— Зрачки расширены и неподвижны. Он покойник! — Она закрыла ему глаза и поцеловала в лоб. — Все будет хорошо, пап. Мы о тебе позаботимся.
Она достала из кармана телефон и стала подниматься по лестнице, набирая сообщение на ходу.
Господь слишком рано прибрал его. Папа никому не делал зла. И впредь не собирался. Он хотел только заботиться обо мне и о Крысе. Разве это много? Теперь у него и это забрали. А его забрали у нас.
— Папа… — прошептал я, и по моим щекам покатились слезы.
Наверху зазвонил Крысин телефон. Сначала я не мог разобрать, что она говорит, но потом Крыса вышла на лестницу:
— Мертвый, как селедка! Нет, со мной все нормально. Ладно, ждем вас. — Она уже успела переодеться в маленькое черное платье. — Ты расстроен, Боб, поэтому похоронами я лучше займусь сама. Сейчас приедут вождь с Малышом Джо и Мэри Белое Облако. Я велела им захватить Гарольда по дороге. Мы похороним папу в саду рядом с мамой, вождя попросим совершить церемонию. Надо проводить папу на тот свет как положено. Мы же не хотим, чтобы его дух застрял тут, правда? Нет, вождь все сделает правильно.
Я утер глаза:
— Мы не можем так просто взять и похоронить его! Надо сообщить куда следует!
Эти слова прозвучали странно.
— Ты что, пи-ип, совсем рехнулся? Никому мы сообщать не будем! Мы теперь сироты! Я обдумывала все это гораздо дольше тебя. Родственников у нас не осталось, а значит, нас отдадут в приют. А именно там дети и попадают в лапы к треклятым педофилам! Нет уж! Как поет Фрэнк, мы сделаем все по-своему. Принеси лопаты, а я цветов наберу.
Она развернулась на каблуках своих маленьких черных туфелек и вышла за дверь.
Я не мог этого понять. Крыса ничуть не расстроилась, ни вот столечко. Может, у нее шок? Так или иначе, она была права. Нас могли отдать в приют. Причем в два разных приюта!
— Нет уж, они нас не разлучат! — воскликнул я вслух и бегом побежал за лопатами.
Крыса стояла в нашем уголке прерии, глядя на землю.
— Вот хорошее местечко, — сказала она, указывая на клочок пустой земли между гальярдиями и пурпурными эхинацеями. — Как раз рядом с мамой. Начинай копать, я пойду сдвину всю мебель с ковра в гостиной. В него мы папу завернем.
— Это неправильно! Нельзя хоронить папу в каком-то дурацком ковре!
— Ошибаешься, Боб. Все будет так, как ему бы и хотелось. Он любил маму и любил наш уголок прерий. Это как хоронить капитана в море. И он бы не хотел, чтобы мы горевали. Так что постарайся взять себя в руки. Знаешь что? Почему бы тебе не пойти в дом? Скоро приедет вождь, он поможет копать могилу.
Мы вернулись в дом и сидели молча, пока не услышали, как подъехал джип. Я посмотрел в окно. Из машины вылез Малыш Джо, за ним вождь — его дедушка, а потом Бегущая Лосиха. Они придержали дверь для Гарольда и давней маминой подруги, Мэри Белое Облако. Крыса впустила их.
— Сочувствую, брат. — Малыш Джо положил руку мне на плечо.
Бегущая Лосиха внесла кресло-качалку — Мэри Белое Облако никогда с ним не расставалась.
— Мне очень жаль, Боб, — сказала Бегущая Лосиха, и это прозвучало вполне искренне.
Потом вошла Мэри Белое Облако. Она принимала у мамы роды, когда Крыса появилась на свет. Мэри минуло семьдесят, но она выглядела гораздо моложе. У нее были лучистые светлые глаза и теплая улыбка.
— Здравствуй, Бобби.
Никто, кроме нее, не называл меня Бобби. Она погладила меня по руке и опустилась в свое кресло-качалку. Вождь помог Гарольду присесть, а потом пошел на кухню и склонился над папой.
— На его лице нет признаков страдания, — заключил он, вернувшись в гостиную. — Ваш отец умер спокойно, не мучаясь.
Вождь был высоким человеком с густыми седыми волосами, которые он собирал в хвост. Его жесткое лицо всегда отличало серьезное выражение. Я никогда не слышал, чтобы он смеялся.
— Мы хотим похоронить папу в саду, рядом с мамой, — сказала ему Крыса. — И просим вас совершить церемонию.
— Я не могу. Сначала должно быть вскрытие.
— Но такова его воля. И наша, — возразила Крыса. — Правда ведь, Боб? Нельзя, чтобы власти узнали. Иначе нас отдадут в приют.
— Иди сюда, Важашнунс, — произнесла Мэри Белое Облако. — Дай мне поглядеть на тебя.
Крыса встала перед ней, и Мэри взяла ее за обе руки:
— Надо же, как ты выросла. Сколько тебе лет?
— Почти одиннадцать.
— И ты все больше и больше становишься похожей на свою мать. Расскажи мне о своих снах, дитя.
— Мне много чего снится. Но один сон я видела много раз. Человек, которого окружают высокие дома, говорит, что будет заботиться обо мне. Он держит меня в каком-то безопасном месте, вроде замка, и все время читает мне книги. Не знаю, зачем он это делает. Я и сама умею читать. — Крыса нахмурилась. — Вы ведь знаете, что это за человек?
Мэри Белое Облако взглянула на вождя, а потом снова на Крысу.
— Может, мы сначала похороним папу, а потом все обсудим? — попросила Крыса.
— Нельзя хоронить его здесь, — сказал вождь. — Это противозаконно!
Мэри Белое Облако поправила шаль на плечах:
— Я помню время, когда мой сын называл эти законы «законами бледнолицых». Он говорил, что они придуманы для того, чтобы уничтожить его народ. Он также называл вскрытие поруганием мертвых.
— Это было давно, мать. Это слова юнца.
— Слова юнцов не всегда глупы. Ты слишком озабочен повседневными делами резервации. Ты стараешься строго следовать законам, не слушая свое сердце. Иногда мне кажется, что ты забыл свою веру. А я ведь еще на прошлой неделе говорила тебе, что сова прокричала имя Джона. Как говорила тебе и о том, что у его дочери великий дар.
Ее сын покачал головой:
— Я вождь резервации, мать. Мои действия могут плохо отразиться на всей резервации и на всем коренном народе. Это большая ответственность.
