«Пустяки, совершеннейшие пустяки, — говорил я сам себе, — у тебя так уже частенько бывало. Слишком много куришь и слишком много пьешь, да и шлюха эта тебя переутомила. Идиот, дурак набитый. Надо было ее выставить и остаться в своей постели».
Дом 2-А. Осталось, наверное, всего сто метров. Но мне они дались, как сто километров. В вестибюль я ввалился, еле держась на ногах. Кимура насмерть перепугался, улыбка бесследно исчезла с его лица.
— Что с вами, мсье Лукас?
— Ничего. Я себя не очень хорошо чувствую. Но в общем все в порядке.
— Нет, не в порядке, сэр. Ваши губы… совсем синие. Вы больны, сэр! Я вызову врача…
— Нет! — завопил я. Тут вдруг смог завопить. — Не надо врача! Запрещаю вам! — Врач был мне совсем некстати. Со мной ничего не случилось. А если что и случилось, об этом никто не должен знать. Ведь если бы кто-то узнал, то это стало бы известно и моей фирме, и что тогда было бы со мной? — Не надо врача, вы слышите! — завопил я еще раз.
— Разумеется, сэр. Если вы не хотите. Если вы совершенно уверены, что все в порядке. Я… я… я провожу вас наверх.
Он поехал со мной в лифте. Я всей своей тяжестью навалился на него. Если бы только при мне было мое лекарство. Обычно я всегда носил его в кармане. А тут как нарочно оставил его в номере. Когда мы оказались на двенадцатом этаже, я не только не мог нормально дышать, но вообще не в силах был сделать ни шагу. Мне казалось, что пол уходит из-под моих ног. Кимура буквально тащил меня по коридору. Рост у меня довольно высокий, да и вешу я 76 килограммов. Так что низенькому китайцу тяжко пришлось. Наконец, мы добрались до моего номера. Он открыл дверь и втащил меня в спальню, и я повалился на смятую постель, еще пахнувшую дешевыми духами китаянки. Кимура, растерянный и испуганный, стоял рядом и смотрел, как я стаскиваю галстук и расстегиваю воротничок рубашки.
— Все-таки нужно позвать врача…
— Нет! — прорычал я. Он вздрогнул. — Извините. Вон там лежит коробочка. Пожалуйста, дайте ее мне.
Он подал мне коробочку. В ней лежали таблетки нитростенона. Последний год я принимал нитростенон во время таких приступов. Один торговец автомашинами в Квебеке, с которым я познакомился на какой-то вечеринке, пожаловался мне, что страдает от болей, которые и меня мучили, и добавил, что нитростенон всегда ему помогает. С тех пор я и стал его принимать. Пальцы мои сильно дрожали, когда я открывал коробочку. Я высыпал на ладонь две таблетки, открыл рот, бросил туда таблетки и разжевал их. Вкус отвратительный.
— А теперь идите, — сказал я Кимуре. — Сейчас все пройдет. Через несколько минут. Я знаю.
— А если не…
— Я сказал идите!
— Да, сэр. Конечно, сэр. Я позвоню вам через пять минут, чтобы узнать, как вы себя чувствуете. Я сделаю это в любом случае. Это моя обязанность!
— Вон! — выдохнул я. — Убирайтесь!
Он ушел, очень серьезный и обеспокоенный, несколько раз поклонившись перед дверью.
И как раз вовремя. Потому что тут началось то, чего я все это время ожидал. Грудь мою сжало тисками. Ужасными тисками. Они все сжимались и сжимались.
— Ах… а-а-а-а-а-а…
Наверное, это было похоже на мучительные стоны пытаемого.
Тиски сжимались все больше и больше. Пот со лба ручьями тек по моему лицу. Я распахнул рубашку. Тело вздыбилось, изогнувшись дугой, и вновь рухнуло на кровать. Пот потек по затылку под волосами, по всему телу.
Я кончаюсь. Это конец. Такое у меня было ощущение. Сейчас я должен умереть, окончательно и бесповоротно. Страх захлестнул меня с головой подобно сизигийному[4] приливу. Безумный страх. Страх, который я не могу описать. Страх, который был мне уже хорошо знаком, который, повторяясь весь последний год, каждый раз угрожал смертью. Но так плохо мне еще никогда не было, так плохо ни разу, нет.
— Ох…
Я услышал свой стон. Пальцы мои впились в кожу над сердцем — ледяные, потные пальцы в ледяную, потную кожу. Вдруг левую руку обдало жаром. И становилось все хуже и хуже. Я был раздавлен, разодран, выжат, задушен, уничтожен, — да-да, уничтожен неким Ангелом Справедливости за все то зло, что я совершил в своей жизни. За то зло, что совершили все люди на земле. Невыносимо. Ужасающе. Я чувствовал, что глаза вылезают у меня из орбит. Тиски все так же сжимали мою грудь. Голова откинулась набок. «Пошли мне смерть, Господи, пошли мне смерть», — подумал я. Смерть принесет освобождение от этих мук. Прошу тебя, Господи, дай мне умереть!
Я не умер. Страх внезапно утих, исчезло ощущение конца, тиски разжались. Я смог вдохнуть воздух, сначала чуть-чуть, потом побольше, и наконец полной грудью. И еще раз. И еще.
Дрожа всем телом, я сел на край кровати. Приступ прошел. Да я ведь знал, что он пройдет, как и все прежние. Просто надо будет поменьше курить. Проклятые сигареты. Боль в груди мало-помалу отпустила. Потом ушла из руки и плеча. А затем и из стопы. Я сидел на кровати и думал о том, что у очень многих людей, чьи профессии сходны с моей, бывают такие приступы. Кажется, это называется «болезнь менеджеров». Так что не в одних сигаретах дело. Дело еще и в стрессах, которые присущи моей работе. И в ужасной обстановке дома. Тут уж ни отпуск не поможет, ни врач. Мне необходимо все изменить, абсолютно все. Но как? Уж сколько раз я намеревался это сделать, но ничего так и не изменил. Потому что мне это было глубоко безразлично, совершенно безразлично. Уже много лет мне ничто и никто не приносил радости, да и я никого не радовал, это уж точно.
Телефон на столике у кровати зазвонил.
— Говорит ночной портье, мистер Лукас. Как вы себя чувствуете?
— Хорошо, — ответил я; теперь я мог и дышать, и говорить. — Отлично.
— Это правда? Вы говорите правду?
— Я говорю вам правду, — сказал я. — Я же заранее знал, мистер Кимура. Все в порядке.
— Я рад за вас, сэр. А то я очень тревожился. Желаю вам спокойной ночи.
— Спасибо, — сказал я и положил трубку. Через две минуты я уже крепко спал и ничего не видел во сне. Свет в комнате продолжал гореть, я спал одетым. И ничего не помнил. Проснулся я в десять часов утра. Шторы были задернуты, и я увидел, что горит свет, что костюм мой измят и рубашка порвана, а на столике лежит упаковка нитростенона. Чертовски сильное средство. Всегда помогает. Я снял телефонную трубку, вызвал дежурного по этажу и заказал завтрак — только два больших кувшинчика чая. Едва положив трубку, я зажег первую в этот день сигарету.
4
— Роберт!
Я вздрогнул. Я не мог сразу сообразить, где нахожусь, так далеко унеслись мои мысли. Ну да, конечно, я в Дюссельдорфе. Это Карин. Жена обогнула стол и уселась мне на колени. Все происшедшее со мной в Гонконге я вспомнил за одну, максимум две секунды.
