Джек вошел в библиотеку и застал очаровательную домашнюю сценку: доктора Брамли не было, а Крессида сидела в кресле у камина, поджав под себя ноги, и шила. От тепла ее обычно бледные щеки раскраснелись. Пламя бросало отблески на темно-рыжие волосы. Сегодня она не уложила их в прическу. Локоны свешивались на плечи, наполовину скрывая тонкий профиль.
Какие густые и шелковистые! Вот бы запустить в них руки…
Джек замер, вспомнив, как, бывало, заставал Селину одну… Но тут он заметил, что именно Крессида шьет.
– Что, черт возьми, вы делаете? – закричал он, с грохотом захлопнув за собой дверь.
Крессида, уколовшись, от неожиданности ойкнула. Рубашка, которую она чинила, упала на пол вместе с рабочей корзиночкой, а пуговицы, нитки и булавки разлетелись в разные стороны.
Джек подошел к ней и, нагнувшись, поднял рубашку, но Крессида мгновенно выхватила ее.
– Да как вы смеете! – закипая от гнева, выкрикнула она.
– Это мой дом, – отрезал он, успев заметить пыльное пятно у нее на носу. – Я вправе делать то, что мне нравится. К тому же имеются служанки, чтобы чинить мое белье.
– Вам повезло, сэр.
Джек задыхался от желания хорошенько ее потрясти… или поцелуем смахнуть пыль с носика.
– Если я еще раз застану вас за починкой моих… – Он протянул руку к рубашке.
К его удивлению, девушка, не споря, отдала ее. Ха-ха! Может, она начинает понимать, что его нельзя изводить насмешками?
– Неужели вам нечего сказать, Крессида? – не удержался Джек.
– А вы позволите? – нежным голоском осведомилась она.
– Не говорите ерунды, – проворчал он. Она улыбнулась, а он напрягся.
– Вероятно, вам будет немного тянуть в плечах, но, осмелюсь предположить, белошвейка сможет выпустить швы. И рукава, разумеется, удлинит. Правда, я не совсем уверена, не будет ли давить ворот… – Глаза Крессиды светились подобно зеленым льдинкам. – И, конечно, – тут ее голос зазвучал совсем сладко и вкрадчиво, – вполне возможно, что ваша голова вообще не пролезет в вырез.
Джек заподозрил недоброе. Черт! Неужели…
Он развернул рубашку, и ругательство застряло у него в горле. Она была слишком мала для него.
– Может, вы одолжите папе одну из ваших рубашек, пока я сошью ему другую, раз уж вам по совершенно необъяснимой причине так понравилась эта, сэр?
У Джека запылало лицо. Ни разу за все свои тридцать шесть лет он не чувствовал себя настолько глупо. И не помнил, когда в последний раз краснел. Если вообще краснел.
– Я… я прошу прощения, Крессида, – с трудом выдавил из себя Джек. – Это… я подумал, что это моя рубашка… и что вы…
– Что я собираюсь ее испортить? Разорвать на лоскутки? Или зашить рукава?
– И вы зашили бы рукава? – спросил Джек. Она тоже покраснела.
– Я бы скорее зашила вам рот, – получил он в ответ. – И можете не извиняться. Вы постоянно меня ругаете. А теперь, если не возражаете, отдайте мне папину рубашку – я закончу ее штопать.
Он вернул рубашку и опустился на колени подле кресла. Черт, а ведь она права. Он действительно ругается. И сам не знает, почему.
«Прошу прощения, кузина, но я бранюсь оттого, что не могу уложить вас к себе в постель».
Да, такое извинение не подойдет.
– Что вы делаете, скажите на милость?
– Собираю ваши вещи. – Джек прикусил язык, чтобы не вырвалось очередное проклятие, так как уколол булавкой палец. – Господи! Сколько же у вас этих окаянных… то есть ужасных булавок?
– Понятия не имею, – ответила Крессида. – Почему бы вам их не пересчитать? Они обычно лежат вон в той коробке. – Она указала на маленькую деревянную коробочку и потянулась к ней.
Джек тоже потянулся к коробке и они чуть было не столкнулись лбами. Их взгляды встретились. Джек замер. Какие у нее длинные ресницы! Зеленые глаза смотрят сердито и… удивленно. Они так близко друг от друга, что он ощущает ее легкое дыхание на своих губах. Он опустил глаза и понял, что совершил ошибку. Мягкие изогнутые розовые губы приоткрылись. Неужели они вкуса малины? Джек поднял руку и провел кончиками пальцев по щеке, затем по атласной шее. Он и не представлял, что у женщин может быть такая тонкая кожа. Ему необходимо коснуться ее губ, почувствовать, как они трепещут в такт с биением его сердца. Попробовать лишь разок…
А у Крессиды от ужаса перехватило дыхание. Она отшатнулась, вскочила на ноги и толкнула его. От неожиданности Джек потерял равновесие и свалился на пол. Боль пронзила плечо, словно в него вцепились острые когти.
– Чертовщина! – Он прикрыл глаза и стиснул челюсти, чтобы не выругаться еще хуже. К горлу подкатилась тошнота, и он старался глубже дышать. Боль и тошнота отступили, но зато зародилось подозрение – а не поймала ли она его на крючок?
– Сэр?
Джек открыл глаза: над ним склонилась Крессида. Теперь она смотрела на него не с ужасом, а с беспокойством. Наверняка притворяется, решил он.
– Вам плохо? Очень больно?
– Нет, не больно, – соврал Гамильтон.
– Позвольте, я вам помогу.
И прежде чем он успел возразить, девушка опустилась на колени, подсунула правую руку под его левое плечо и попыталась усадить. Теперь его пронзила совсем другая боль, так как она задела его грудью. Черт бы побрал эту девчонку! Из-за нее он опять возбудился. Он ведь ей не нравится, но, тем не менее, она приманивает его к себе так же, как это делала Селина. А он все равно не может ничего с собой поделать и каждый раз заглатывает приманку.
Крессида почувствовала, как у нее снова горят щеки. Что с ней, Господи? Он совершил ошибку, хотел извиниться, а вовсе не собирался ее целовать. Ведь ясно, что он невзлюбил ее. Ей, должно быть, привиделся мягкий блеск его глаз и едва уловимая улыбка, отчего замерло сердце.
– Мне очень жаль, – сказала она. – Я… не так вас поняла.
– Не так поняли? – Джек удивился. – Что не так поняли?
Крессида слишком поздно сообразила, что угодила в западню.
– Я… нет… ничего, – пробормотала она.
– Ничего? – Он, кажется, полностью овладел собой и теперь, машинально потирая плечо, с самоуверенным видом уселся около камина.
– Не трогайте плечо, – напомнила Крессида. – Вы снова сделаете себе больно.
Тут только она почувствовала, что ее рука крепко сжата. Девушка задрожала и хотела выдернуть руку.
– Отпустите меня!
– Отпущу, когда скажете, почему вы растерялись.
Большой палец его руки легонько поглаживал ее запястье.
Крессида продолжала дрожать.
– А вы обещаете отпустить меня и не смеяться, если я скажу? – Она ведет себя, как идиотка, но эту сцену надо поскорее закончить, пока не вернулся отец и не застал их вдвоем на полу.
