Во дворце ожидал новоизбранный государь – круглолицый, загорелый мальчик с коротко остриженной кудрявой головой, большими черными глазами, пухлыми губами и родинкой на правой щеке. Когда патриарх приблизился к нему и заговорил, Петр от смущения залился румянцем. Глава церкви официально объявил о кончине царя Федора и о том, что на царство избрали его, Петра, и заключил свою речь так: «От всего православного народа прошу тебя быть нашим государем». Сначала царевич отказался, сославшись на то, что слишком молод, – брат его старше и будет лучшим правителем. Но патриарх настаивал: «Государь, не отвергай нашей мольбы!»
Петр молчал и краснел все сильнее. Шли минуты. Наконец присутствующим стало ясно, что молчание Петра означает его согласие.
Итак, решено, Петр теперь царь, его мать будет регентшей, а править станет Матвеев. Так и думали все, кто был в Кремле к концу этого дня, полного суматохи и треволнений. Но никому не пришло в голову принять в расчет царевну Софью. И напрасно.
Глава 3
«Зело премудрая девица»
Отчетливо выраженного женского типа в России не существовало, ведь в жилах русских людей смешалась кровь славян, татар, прибалтийских и других народов. Впрочем, эталоном считались женщины белолицые, пригожие, со светло-русыми волосами, в зрелости пышнотелые. Последнее отчасти объяснялось вкусами русских мужчин, которым нравились дородные полногрудые красавицы; кроме того, в России не знали корсетов, и женские тела развивались свободно, как велела им природа. Западные путешественники, привыкшие к затянутым талиям Версаля, Сент-Джеймсского дворца и Хофбурга, находили русских женщин тучными.
Женщины в России были далеко не безразличны к своей внешности. Они наряжались в длинные, струящиеся яркие сарафаны, шитые золотом. Пышные рукава расширялись книзу и совсем скрывали бы руки, если бы не были схвачены на запястьях сверкающими браслетами. Поверх сарафанов надевали одежды из бархата, тафты или парчи. Девушки заплетали волосы в косу и перехватывали ее на затылке веночком или лентой. Замужняя женщина никогда не показывалась простоволосой. Дома она носила полотняный головной убор, а выходя на улицу, покрывалась платком или надевала богатую меховую шапку. Женщины румянили щеки, чтобы подчеркнуть свою красоту, и щеголяли в самых роскошных серьгах и в самых дорогих кольцах, какие только были по карману их мужьям.
К несчастью, чем знатнее была женщина и чем великолепнее ее наряды, тем труднее было ее увидеть. Бытовавшее в Московии представление о женщине шло из Византии и не имело ничего общего со средневековыми западными понятиями галантности, рыцарственности и куртуазности. Здесь на женщину смотрели как на неразумное беспомощное дитя, у которого нет ни ума, ни чести, зато похотливости хоть отбавляй. Ханжеская идея о том, что все, даже самые маленькие, девочки несут в себе порочное начало, с младенчества отравляла жизнь женщины. В добропорядочных семьях детям разных полов никогда не разрешали играть вместе, дабы уберечь мальчиков от скверны. Повзрослев, девочки сами становились подвержены пагубе, и потому даже самые невинные контакты между юношами и девушками строжайше запрещались. Пекшиеся о чистоте дочерей отцы для верности держали их под замком – там, взаперти, они и обучались молитвам, послушанию и кое-каким полезным навыкам, наподобие вышивания. Словом, пребывали в невинности и полном неведении о реальной жизни, пока в один прекрасный день их не сбывали с рук на руки мужу.
Как правило, девушку, едва вступившую в пору юности, выдавали за человека, которого ей дозволялось увидеть впервые лишь после того, как все главные заинтересованные стороны – ее отец, жених и отец жениха – приходили к окончательному согласию. Сговор мог тянуться долго и затрагивал деликатные вопросы, как, например, величина приданого или гарантии девственности невесты. Если впоследствии, по мнению новобрачного (который далеко не всегда мог верно судить о предмете), оказывалось, что девушка в прошлом уже имела связь, он мог потребовать, чтобы брак признали недействительным. Это влекло за собой грязную тяжбу, так что куда лучше было заранее во всем внимательно разобраться и как следует удостовериться.
Когда все было обсуждено и оговорено, молодой невесте приказывали явиться к отцу под полотняным покрывалом, чтобы предстать перед будущим мужем. Взяв плетку, отец легонько стегал дочь по спине со словами: «Дочь моя, в последний раз увещеваю тебя отцовской властью, в которой ты жила. Отныне ты мне неподвластна, но помни не то, что ты освободилась от моего надзора, а то, что перешла под присмотр мужа. Ежели ослушаешься его, он вместо меня станет учить тебя вот этой плеткой». После чего отец передавал плетку жениху, который, по обычаю, великодушно выражал уверенность в том, «что кнут не понадобится». Однако же плеточку принимал и затыкал за пояс.
Накануне венчания мать невесты привозила ее в дом жениха вместе с приданым и брачной постелью. Наутро, закрытая тяжелым покрывалом, невеста проходила через всю свадебную церемонию – клялась в верности и обменивалась с мужем кольцами, склонялась к его ногам, касаясь лбом сапог в знак покорности. Видя жену у своих ног, муж благосклонно прикрывал ее полой кафтана, признавая тем самым обязанность поддерживать и защищать это слабое создание. В то время как гости приступали к свадебному пиру, новобрачные прямиком отправлялись в постель. Им давали два часа, после чего двери комнаты распахивались, и гости вваливались гурьбой, желая убедиться, что новобрачная – девственница. При утвердительном ответе мужа молодых осыпали поздравлениями, вели в мыльню с душистыми травами, а затем в пиршественные палаты, где они присоединялись к гостям. Отрицательный ответ был для всех тяжелым ударом, но особенно скверно приходилось невесте.
После свадьбы молодая жена занимала свое место в доме мужа – в роли одушевленного предмета домашнего обихода, не обладая никакими самостоятельными, не связанными с мужем правами. Ее назначение было – приглядывать за его домом, заботиться о его покое и удобствах, растить его детей. Если у нее хватало характера, она делалась хозяйкой над слугами, если нет – то в отсутствие хозяина слуги всем распоряжались сами, не спрашивая ни ее мнения, ни разрешения. Когда к мужу приходил важный гость, ей дозволялось появиться перед обедом в лучшем праздничном наряде, с приветственной чаркой на серебряном подносе. Подойдя к гостю, она кланялась, подносила ему кубок, подставляла щеку для христианского поцелуя, а затем безмолвно исчезала. Когда у нее рождался ребенок, те, кто боялись ее мужа или искали его покровительства, являлись к нему с поздравлениями и дарили золото «на зуб» новорожденному. Если подарок был щедрый, то у мужа имелись все основания быть довольным женой.
На случай, если муж бывал недоволен, существовали испытанные способы, как поправить положение. Чаще всего, когда жену требовалось только слегка поучить, ее можно было просто поколотить. «Домострой» – руководство по управлению домашним хозяйством и семейными делами, восходящее к 1556 году и приписываемое монаху по имени Сильвестр, – содержал массу полезных житейских советов для любого главы семейства, от соления грибов до вразумления жен. Касательно последнего рекомендовалось «непослушных жен сурово сечь, хотя и без гнева». Даже хорошую жену мужу следовало «учить» время от времени плетью, но «бить осторожно, и разумно и больно, и страшно и здорово – если вина велика». В низших слоях общества русские мужчины били жен по малейшему поводу. «Некоторые из этих варваров подвешивают жен за волосы и секут их, совершенно обнаженных», – писал доктор Коллинз. Иногда побои бывали так жестоки, что женщина умирала; муж был волен тогда снова жениться. Естественно, что некоторые жены, доведенные до отчаяния невыносимыми мучениями, убивали своих мужей. Правда, таких было немного, потому что новый закон, изданный в начале царствования Алексея, сурово карал преступниц: жену, виновную в убийстве мужа, заживо зарывали в землю по шею и оставляли на медленную смерть[20].
