— А если они вздумают глупости выкидывать, — говорит, — придется их отсюда убрать.
Улыбнулся, вздохнул.
— Ага, — говорит. — Взять да убрать подальше.
— Сегодня пятница, — шепчу.
Он как вытаращится.
— Не вторник кончился, а пятница, — говорю.
Он почесал голову. Из волос посыпалась черная пыль.
— Извините, — говорю.
Он давай листать свою книгу назад.
— Пятница, — бормочет. — Пятница кончилась, суббота начинается. Ты все перепутал, Дедуля.
Огладил бороду:
— Ну и ладно, и ладно.
— Кто вы? — спрашиваю.
— Кто я?
— Откуда вы? Почему вы здесь?
Его лицо исказилось. Он наклонил голову и посмотрел на меня искоса, как будто не мог хорошенько разглядеть, как будто я ему просто примерещилась.
— Я многое помню, — шепчет. — Помню, что был совсем один. Помню, как-то в звездную ночь я выкопал из Черной Грязи Небоглазку. Давным-давно. Сколько она живет на свете, столько и давно. Помню, что я охранник и всегда был охранником. Но многого я не помню. — Он протер глаза, посмотрел на меня и снова стал писать.
— Вы ее выкопали? То есть как это, выкопали?
— Дедуля — охранник, — ответил он. — Дедуля выкопал Небоглазку из Черной Грязи в звездную ночь. Это было давным-давно, и многое стерлось из памяти. Небоглазка зовется Небоглазкой, потому что она видит небо сквозь всю боль и горе мира. Дни приходят, и ночи приходят, и прилив сменяет отлив. Здесь у нас шоколад, который слаще всего на свете.
Он потрогал козырек каски на столе. Глаза на мгновение прояснились, и он погрозил мне пальцем:
— Мне тут глупостей не выкидывать! Слыхала? Без глупостей мне тут!
— Не будем, — говорю.
Он как вытаращится. Потом успокоился и пробормотал:
— Ладно. Утро вечера мудренее.
И снова запел. Я тихонько сняла с локтя голову Небоглазки и встала.
Он смотрел, как я обхожу комнату. Я потрогала кости и ржавые инструменты. Заглянула в коробки с блестящими камушками. Под ногами чувствовала литеры. На стене висела фотография в рамке: молодой человек в такой же форме, как у Дедули, у реки в яркий солнечный день. Я присмотрелась. Это он, много лет назад? Обернулась, встретила его взгляд.
— Это вы? — спрашиваю.
В ответ — ничего. Смотрит сквозь меня.
— Вы так давно уже были здесь охранником?
Молчание. Отвел глаза и пишет дальше.
На одной фотографии у причала стояли в ряд суда, над ними нависали большие краны, а на причале работало множество людей в касках и рабочих комбинезонах. На другой фотографии большой мост был заснят во время постройки, его пролеты тянулись друг к другу с противоположных берегов. На третьей — типография: яркий солнечный свет льется из потолочных окон; из-под крыльев орлов и ангелов ползут огромные листы печатной бумаги.
Январь, Мыш и Небоглазка спали. Дедуля бормотал, напевал и писал. Я подошла к нему и заглянула через плечо. Вверху страницы было напечатано: ОТЧЕТ ОХРАНЫ, потом ДАТА, ИМЯ и ДОЛЖНОСТЬ. Он написал «вторник», зачеркнул, написал «пятница» и проставил «Дедуля» и «Охранник». Страницы были частью исписаны мелким почерком, частью заполнены рисунками: Небоглазка, ее перепончатые руки; мы трое тоже были тут нарисованы: черные силуэты над Черной Грязью и сверху большая круглая луна. Я увидела на странице наши имена: Ерин, Янви, Мыжь.
— Мы приплыли по реке, — прошептала я.
— Ани преплыле парике, — записал он.
— Мы из «Белых врат» в Сент-Габриэле.
— Ани с Габриля.
— Мы — дети с трудной судьбой, но мы счастливы.
— Ани щаслевы.
— Я раньше жила с мамой. У нас был домик у реки. Это был наш рай.
Я улыбнулась, видя, как моя история возникает у него из-под пальцев, вплетаясь в историю Небоглазки, в загадки, скрытые в его огромной книге.
— Запишите, — выдохнула я. — Это все правда. Мама была небольшого роста, с рыжими волосами, как будто языки пламени вокруг лица, и с лучистыми зелеными глазами… У меня была кроватка от Армии спасения и волшебные картинки на стенах. Мы прожили в раю десять коротких лет…
Он все пишет: широкая страница покрывается узкими полосками слов, а с его пальцев и волос сыпется черная пыль.
— Мама! — прошептала я. — Мама!
Я почувствовала ее руку у себя на плече, ее дыхание у себя на лице. Услышала свое имя. Она шептала черные слова нашей истории, читая их мне по мере того, как я диктовала.
— Это все правда, — прошептала я.
— Эта се прафда, — записал он.
И тут его рука замерла. Он повернулся ко мне:
— Чего ты копаешь? Что ищешь?
— Ничего, — ответила я. — Ничего.
— Что вам здесь нужно?
— Нас вынесло течением на Черную Грязь.
— Тут загадка, — прошептал он.
Его голос звучал хрипло, с угрозой. Он достал из кармана ключ, открыл ящик стола и вытащил оттуда большой разделочный нож. Поднес лезвие к лицу, посмотрел на меня и прошипел:
— Только тронь ее, и ты труп!
— Что?
— И ты труп!
Небоглазка, не просыпаясь, произнесла мое имя. Я легла рядом с ней. Дедуля посмотрел на нас, и глаза его снова смягчились.
— Эрин, — шептала она во сне. — Эрин. Моя самая наилучшая подруга.
Дедуля снова уткнулся в книгу и с головой ушел в слова. Небоглазка все шептала мое имя. Я взглянула на Яна. Спит. Ничего не видит, ничего не слышит. Потом я взяла руку Небоглазки в свою, словно искала у нее защиты, и провалилась в глубокий сон.
6
Ее кожа и волосы светились. Яркий солнечный свет струился сквозь потолочные окна на распростертые крылья, на огромные печатные станки. Металлические литеры поблескивали среди мусора на полу. Над нашими головами порхали голуби и воробьи. В темных углах возились мелкие зверюшки.
— Идите следом, — повторяла она. — Следом, Эрин, Янви и Мыш.
Она вывела нас из типографии в проулки с полуразрушенными зданиями. Мы подошли к берегу Озборна и остановились там у крутой лестницы, спускавшейся в узкий колодец, где бурлила вода.
Она поскребла перепончатыми пальцами присохший ил у меня на шее:
— Тут мы смоем с себя Черную Грязь!
И улыбнулась.
— Мы все снова станем красавцы!
На другом берегу Озборна виднелась огромная складская стена. Слева от нас вода втекала в широкую мерцающую реку.
