— Благодарю вас, — в конце концов ответила Лина.
Она понимала, что ее замешательство и смущение заметны, но тут уж ничего не поделаешь. Она видела, что лакей мистера Лонгхорна уже забирает ее вещи у водителя кэба и платит ему. Портье протянул ключ Лины мистеру Лонгхорну с подчеркнутым почтением, даже не сказав, что он принадлежит Лине, и она последовала за этим джентльменом, который уже отходил от конторки.
— Вы живете в отеле вместе с родителями? — осведомился мистер Лонгхорн, когда они остановились у лифта.
Лифтер закрыл дверь из красного дерева и цветного стекла, и лифт, дернувшись, повез их наверх. То, что затем сказал мистер Лонгхорн, вовсе не было ей неприятно.
— Нет, я так не думаю. Я видел вас здесь несколько раз, и всегда в одиночестве. Жизнь нелегка, особенно для сирот. Я сожалею о вашей утрате.
Лина потупилась и смотрела теперь на пол, выложенный черными и белыми плитками.
— Он умер на шахте, — солгала она. — Инспектировал ее. Стен все любил делать сам, не доверяя помощникам. У него был медеплавильный завод и несколько шахт. Моя мать не пережила этого удара и скончалась через месяц. Они так упорно трудились, чтобы я могла наслаждаться всем этим… — Она сделала жест, указав на позолоченный лифт, и нижняя губа ее задрожала. — И хотя мне порой нелегко, думаю, им бы хотелось, чтобы я продолжала радоваться всему этому.
Седые брови мистера Лонгхорна слегка приподнялись, и в душу Лины закралось опасение, не совершила ли она оплошность. Потому что, хотя история Лины была частично правдива — ее родителей действительно не было в живых, — она не была богатой наследницей. Бывали минуты, когда это казалось ей ужасающим мошенничеством. Но Лонгхорн явно так не думал, поскольку заключил с сочувственной улыбкой:
— Такая девушка мне по сердцу.
— Девятый этаж, — объявил лифтер, и лифт, дернувшись, остановился.
Когда они выходили в холл, Лина заметила, что лифтер тоже почтительно отводит взгляд от мистера Лонгхорна. Ее невольно впечатлило благоговение, которое вызывал этот человек с сединой в волосах. Предложив ей руку, он повел ее по плюшевому ковру холла в ее номер. Она слышала за спиной шаги лакея, несущего ее драгоценные картонки. Когда они дошли до ее номера, мистер Лонгхорн наклонился, чтобы отпереть тяжелую дверь из дуба. К облегчению Лины, он не сделал попытки войти. Передав ей ключ, он сказал:
— С вашего разрешения, Роберт поставит ваши вещи на стол.
Номер Лины был таким маленьким, что в нем не было стола, поэтому она предложила другой вариант.
— Он может положить их на диванчик у окна.
Лакей двигался спокойно и уверенно, выполняя ее просьбу.
— Рад был познакомиться, мисс…
— Брауд. Каролина Брауд.
— Мисс Брауд. — Пожилой джентльмен склонился и, взяв руку Лины, поцеловал. Лакей терпеливо ждал, держась позади. — С вашей стороны было весьма любезно разрешить мне сопровождать вас, и я надеюсь, что сегодня вечером вы снова окажете мне эту милость.
Лина оглянулась на лакея, словно хотела прочесть в его взгляде, что все это не совсем уместно, но он отвел глаза.
— Видите ли, — продолжал мистер Лонгхорн, и глаза его блеснули, — я взял ложу в опере на этот сезон, а сегодня открытие сезона, и мне не с кем туда пойти, кроме Роберта. Не будете ли вы возражать, если я попрошу вас присоединиться ко мне?
Маленькая простая девушка Лина Брауд — и вдруг в опере, в ложе. Это предложение удивило ее не меньше, чем если бы он преподнес ей бриллиантовую тиару и сделал ее королевой Персии. Она провела все утро одетая как светская девица, а сегодня вечером, вместо того чтобы сидеть, как всегда, в своем номере, у нее появился шанс побывать среди сливок общества. Она будет ослепительной, и на нее будут смотреть — точь-в-точь как на девушку, в которую Уилл, как ему кажется, влюблен. Первой ее мыслью было извиниться перед Робертом за то, что она займет его место в ложе, но затем она велела себе улыбнуться.
— О да, — ответила Лина. Она была не в силах произнести это равнодушным тоном. — С радостью.
6
«После того как все стремились навешать на себя побольше украшений, в моду снова входит простота. Сливки общества устраивают маленькие тихие обеды и носят платья из простого муслина. Но помните: есть простота — и простота, и элегантность не так-то легко дается.»
Журнал моды, декабрь 1899
В маленькой хижине Келлера было мало вещей, и все их Уилл приобрел ради Элизабет. В центре стоял прямоугольный стол, который собственноручно сделал Уилл; у стены — старая железная кровать, которую он купил у того же авантюриста, что и лошадь, — тот разорился в Ланкастере. Над оловянной раковиной висело овальное зеркало в раме, происходившее из того же источника. Перед этим зеркалом Элизабет причесывалась перед обедом, обычно делая маленький узел на затылке, наподобие подушечки для иголок.
Волосы были причесаны, вода принесена из колодца, и теперь Элизабет обратилась к задаче, совсем для нее новой. Элизабет снова пыталась приготовить обед. Оранжевые маки, собранные ею вчера в поле, красовались в кувшине в центре стола, покрытого куском того же брезента, который служил у них для всего. Рядом лежала маленькая стопка книг Уилла — «Геологические методы поисков нефти под земной поверхностью» и «Как выкопать колодец в дикой местности».
Элизабет удалось разжечь огонь в маленькой железной печке в углу, но задача открыть банку печеных бобов оказалась слишком сложной для нее. Консервный нож был ржавым, и она подозревала, что Уилл где-то его нашел. Подобная бережливость в другое время вызвала бы у нее восхищение, но сейчас ей хотелось заплакать. Именно это она и сделала и в ту же минуту осознала, что никогда не плакала так громко.
Успокоившись, она почувствовала себя лучше. Положив руку на живот, она прикрыла глаза. На губах заиграла улыбка: все-таки забавно, что она так далеко от всех чудесных вещей, к которым привыкла, и не может справиться с самой легкой задачей. Это было столь же внове для нее, как и громкий плач.
Положив консервную банку, Элизабет уселась за стол. В это время дня она обычно чувствовала, как долго пребывает в одиночестве. Теперь Уилл долгие часы проводил в поле вместе с Денни, партнером, которого он нашел в Окленде. Она и не пыталась понять, что они там делают. Мир Уилла, мир труда, был для нее загадкой, и в последнее время она чувствовала себя от этого немного виноватой. Она знала, что он тратит время на то, чтобы обустроить их дом, — а ведь другая девушка сама бы справилась с этой задачей, и он мог бы потратить эти драгоценные часы на обследование местности.
Элизабет ничего так не хотелось, как быть с Уиллом, но в такие минуты, когда день клонился к вечеру, ей хотелось быть ему достойной спутницей. А в Нью-Йорке в это время солнце уже зашло… Ей бы хотелось с таким же искусством приготовить обед фронтита, с каким она занимала гостей светской болтовней в воскресенье в гостиной их дома в Грэмерси-парк.
