Его лицо погрустнело, потом снова прояснилось.
— Неважно. А что такое «лето»?
— Вы называете это «горячим сезоном».
— А, понятно! — беззаботно сказал он. — Но лето длится много недель. Потом начинается самум, и, возможно, вы не сможете уехать во время него.
Самум — это горячий удушающий ветер, который, как говорят, сводит с ума людей и животных.
— О, у нас все будет в порядке, не беспокойся об этом!
— А за какую футбольную команду ты болеешь? — неожиданно спросил Хассан.
— «Трактор бойз», — ответил я.
Судя по его виду, это название ему ничего не говорило.
— Она из Ипсвича, — пояснил я.
— Никогда не слышал о них, — сказал он. — А я болею за «Манчестер Юнайтед».
Последние слова он произнес очень надменно.
Я скривился:
— Удивительно!
— Что, Макс?
— Это ж надо, все, кого не встречу за пределами Англии, болеют за «Манчестер Юнайтед».
— «Манчестер Юнайтед» — очень крутая команда, — сказал Хассан, надувая щеки. — Ты должен гордиться ими.
— Ну а я не горжусь. Еще куда ни шло гордиться «Арсеналом» или даже «Ливерпулем», но не «Ман Ю».
Теперь, когда мы разговорились, Хассан мне понравился. Он был такой же мальчишка, как я, с такими же интересами. На песке около нашего лагеря была натянута волейбольная сетка. Я научил Хассана играть в волейбол, и он скоро начал играть очень хорошо — почти так же хорошо, как я. Да что там, если уж говорить честно, он брал мяч лучше меня. Он прыгал вверх, как газель. Иногда он слишком сильно бил по мячу, особенно когда подавал. Но должен признать, что он очень быстро ухватил суть этой игры.
Я научил его играть в волейбол, а он показывал мне пустыню.
В это время папа работал над переводом письмен на козлиных шкурах. Там было множество очень интересных фрагментов, сказал он однажды, заглатывая завтрак, но он хотел бы разгадать этот манускрипт. Он читал их снова и снова, но, по его словам, все время что-то упускал.
— Дело вовсе не в языке, — сказал он. — Я могу перевести все, труднее найти смысл, вложенный в слова. Скрытый смысл. Вот что меня беспокоит.
Любой другой вполне удовольствовался бы тем, что перевел текст с арамейского, но не мой папа. Он хотел докопаться до правды.
Он так много работал, мой папа.
— Давай я покажу тебе пещеру, где нашел урну со свитками, — однажды сказал Хассан.
— А это далеко? — с сомнением спросил я. — У меня и так достаточно проблем с тем, чтобы отскрести карри от всех тарелок.
— Да нет, правда недалеко. Мы сможем добежать за два часа.
— Мой папа провел там два дня.
— Он оставался там, чтобы провести исследования.
— Мы огребем по полной, если не вернемся назад к вечеру.
— Я могу добраться туда и вернуться обратно до наступления ночи, — сказал Хассан. И в этой фразе нельзя было не услышать вызов.
— Ну, тогда и я могу.
Мы оказались достаточно умны, чтобы взять с собой достаточное количество воды. Хассан был пастухом, и он хорошо знал, что делает. Он также взял пращу, а я — рогатку. Я всегда думал, что все эти истории про пастухов и пращи — просто библейские сказания. Но они по-прежнему пользовались ими. Хасс отлично обращался с пращой. Здесь больше не было львов или медведей, зато водились ядовитые змеи. Папа говорил нам не убивать вообще никого, но кто знает, кто мог напасть на нас в диком месте? Из этой пращи Хасс мог попасть в жестянку от кока-колы с двадцати метров. Я ужасно ему завидовал.
Мы трусцой добежали до темных холмов, обрывы и обнажение пород там были как в Петре, городе, построенном из красноватого камня.
Холмы вокруг нас выглядели жутковато. На кручах громоздились огромные крошащиеся камни с зазубренными краями. Пещеры были просто дырами на поверхности скал. Они выглядели так, будто были прокопаны гигантской крысой. Хасс называл эти места «пустым местом», и совершенно справедливо: здесь было уныло, сумрачно и не было никакой жизни. Только ветер гнал с места на место пыль. Тени были такими густыми, черными и холодными, что, казалось, в них можно запросто утонуть. Не знаю, как Хасс спал в этих местах, когда присматривал за стадом. У меня от них мурашки по коже бегали. Папа говорил мне, что это древняя земля для погребений.
— Где же эта пещера? — спросил я, поеживаясь. — Они вовсе не выглядят безопасными.
— Нет-нет, Макс, мы идем в большую пещеру. Вон в том овражке.
Он привел меня на место, где каменистая насыпь уходила под уклон и вела к огромной пещере. Она выглядела лучше, чем те пещеры, которые я видел раньше, но все равно мне не понравилась.
— Там темно, а у нас нет света, — возразил я, останавливаясь у входа. Темнота была не единственной вещью, которая меня беспокоила. Я опасался, что внутри могут быть какие-нибудь опасные животные.
Хасс перевернул большой плоский камень. Под ним оказалась дыра, в которой лежали спички.
— Я оставил их здесь, — сказал он. — Мы должны сделать это… как вы его называете? Горящую палку?
— Ты имеешь в виду факел? — Я с сомнением огляделся вокруг. — Ты уверен, что это сработает?
— Макс, я делал это много, много раз. В одиночку, — немного высокомерно сказал он.
Мое восхищение им просто взлетело до небес.
Я сломал пару веток кустарника, которые Хассан поджег спичкой. Потом мы вошли в пещеру. Внутри было по-настоящему жутко. Тени танцевали на стенах, и это заставляло меня нервничать. Языки пламени поднимались вверх, и в их неровном свете я увидел, что весь потолок пещеры покрыт летучими мышами. Я ничего не имею против летучих мышей, просто мне не нравится, что от них столько грязи. Мои сандалии с трудом отлипали от земли.
А еще в пещере были ползающие по стенам скорпионы. И пауки-верблюды с мохнатыми лапами — огромные, как суповые тарелки. Все эти насекомые еще ничего, когда имеешь с ними дело на открытом воздухе, но мне не нравилось находиться рядом с ними в пещере. У них было некоторое преимущество, если вы понимаете, что я имею в виду. Я продолжал осматриваться по сторонам и в то же время был настороже на тот случай, если кому-то из них придет в голову броситься на меня. Летучие мыши начинали шебуршать, как только я делал резкое движение.
В свете факела я увидел, что Хасс ухмыльнулся, и окинул его взглядом:
— Ну, ты к этому привык, а я — нет.
Когда мы прошли в глубь пещеры, Хасс показал мне, где он нашел урну.
— Она была там, в каменной нише, — сказал он.
Я неожиданно осознал, как крупно ему повезло. Охваченный благоговением, я смотрел на это место.
— Вау, как бы мне хотелось быть на твоем месте!
