Он понимающе закивал головой:
— Я знаю, зачем ты пришел сюда. Чтобы увидеть ее. Я тоже прихожу сюда один. Вчера вечером она выходила на палубу. Она была в чем-то белом, развевающемся на ветру. — Он вздохнул. — Она выглядела как дочь луны. Она помахала мне.
— Она не махала! — Я ударил его по руке.
— Помахала! — Он не ударил меня в ответ, поэтому я решил, что это правда.
— Ну, она помахала бы и мне, если бы я был здесь.
— Может быть.
— Никаких «может быть»!
— Если ты так хочешь, то пожалуйста!
— Вон она!
Нас обоих словно током ударило.
Джорджия вышла на палубу, на ней были шорты и футболка. Она что-то сказала отцу, и они засмеялись. Затем вышла ее мама, подошла сзади и обняла дочь за плечи, положив голову ей на плечо. Они продолжали смотреть на море, и им никто не был нужен, кроме их самих. Эта сцена была до того умилительна, что мне очень захотелось нарушить ее гармонию из эгоистических побуждений.
«Посмотри сюда, — взмолился я. — Махни мне рукой!»
Но вместо этого я получил знак от Бога. На мелководье примерно в трех метрах от нас замелькали серебряные лепестки. Мое сердце громко стучало. Они нас обоих здорово напугали. Появились и исчезли, стайка маленьких рыбок, которые, возможно, спасались от какого-то хищника. Чары вечера были разрушены.
— Нам пора возвращаться, — сказал я.
— Хорошо.
Я все еще не пришел в себя. Я снова начинал ненавидеть Хассана. Он говорил такие вещи про меня и моего отца. И он претендовал на девочку, которая мне нравилась. Да почему он вообще с нами? Он должен вернуться в Иорданию, свою родную страну. Вот что я повторял про себя. Я еле сдерживался, по крайней мере пока мы шли через тропический лес. Потом гнев поутих. Очень трудно злиться, когда вокруг тебя эта первобытная темень. Начинаешь думать совсем о другом. О вещах, у которых нет названия. О вещах, не имеющих формы.
Мы тихо шли по упругой земле. От нас врассыпную бросались пауки и жуки. Где-то фыркала дикая свинья. Ночью всегда казалось, что в тропическом лесу в два раза больше тайн, чем днем. Ночью мнились правдой самые сокровенные, самые пугающие из них. То были жуткие животные-божества, и они шли рядом по тропе. Рамбута рассказывал, что он чувствует зловонный запах призраков. Он говорил, что духи предков бродят по лесу вместе с Джатой, красномордым крокодилом с телом человека. А еще был Буджанг Сембелих, демон, который выскакивает из кустов и перерезает горло тем, кто осмеливается бродить по ночам. Больших усилий стоило убедить себя, что все эти истории — полная чушь. Особенно в кромешной темноте, в сопящем и шуршащем лесу.
Когда мы вернулись в лагерь, я услышал, как папа со злобой в голосе говорит Рамбуте:
— Я избавлюсь от Портера, уж не волнуйся об этом.
15 мая, остров Кранту
Рамбута, папа, Хасс и я ходили сегодня купаться. Первый раз за все время пребывания на острове я увидел папу в плавках. Хотя его лицо, ноги и руки загорели, все остальное тело было белым, как сметана. Он немного поплескался, а потом сидел в тени и наблюдал, как мы веселимся. Ах да, когда мы все ушли из лагеря на пляж, я вспомнил, что забыл полотенце, и мне пришлось вернуться. И я увидел Гранта Портера у нас в лагере. Когда мы чуть не налетели друг на друга, он посмотрел на меня с легкой усмешкой.
— Вы ищете меня и Хасса? — спросил я, подумав, что папу хватил бы удар, если бы он увидел его около сарая для вяления рыбы.
— Да-да. Ты нигде не видел Джорджию?
— Нет, — ответил я. — Может, мне помочь вам найти ее?
Но он уже уходил из лагеря и махнул мне рукой, сказав:
— Нет, не беспокойся, я сам отыщу ее. Она, наверное, с матерью.
Я решил ничего не говорить папе.
17 мая, остров Кранту
Папе не нравится, что мы встречаемся с Портерами, но он по уши в работе и к тому же и понятия не имеет, где мы проводим половину свободного времени. Мне они нравятся. Они интересные люди, особенно Джорджия, потому что она, ну… Красивая. Не просто красивая, а еще и умная. Хассан подтвердил бы это. Да и любой бы подтвердил. Джорджия… Ну, это Джорджия. Ее пребывание здесь позволяет мне забыть, что в этом месте есть что-то зловещее. Здесь, в тропическом лесу, что-то есть. Это не просто ветер в листьях. Это не просто тени. Это не мрачные храмы и не гигантский варан, который плюхается на тропинку прямо перед носом, когда ты этого совсем не ожидаешь. Все это беспокоит меня, но что-то еще волнует гораздо больше. Здесь есть что-то, чего не должно было быть. Не спрашивайте меня что. Я не знаю, что это или как оно появилось. Я слышу это ночью. Краем глаза я улавливаю какие-то движения в листве деревьев.
Это очень меня тревожит, но я не могу поговорить об этом с папой.
Он слишком занят. Даже сильнее, чем был занят в Иордании. Вспоминая о том времени, я понимаю, что никто не мог работать так напряженно и длительно, как папа работал тогда. Но в Иордании папа казался счастливее. Я помню, как его лицо засветилось от счастья в тот вечер, когда Хассан принес ему свитки.
Свитки, которые нашел Хассан, оправдали самые смелые надежды папы. С одной стороны на них были древние письмена, а с другой — какие-то знаки вроде татуировок цвета индиго. Любой бы заметил, как папа рад заполучить их. Он не очень много говорил со мной, но я-то видел, как он рад. Я знаю своего папу.
Всю ту ночь он не спал и изучал документы. И половину следующего дня тоже, пока не свалился без сил от переутомления. Профессор Ахмед вместе с еще какими-то людьми, которые вызвались помочь, перенесли его на кровать в нашей палатке. Когда он проснулся, то захотел поговорить с Хассаном, мальчиком-пастухом. Кто-то поехал за ним на «лендровере». Его привезли в наш лагерь. Тогда папа попросил Хассана показать место, где он нашел свитки. Они вместе уехали на машине.
Папа отсутствовал два дня. Когда он вернулся, Хассан все еще был с ним. Он сказал, что взял Хассана в помощники. Хассан не хотел возвращаться к фермеру, к которому послал его дядя. Он сказал, что хочет работать у нас, на раскопках.
— Я могу помочь твоему отцу с письменами, — сказал он.
— Ты же не понимаешь арамейского, — фыркнул я.
Он взглянул на меня, и в его глазах блеснула злость.
Потом он отвернулся со словами:
— Я все равно могу помочь.
Позже в тот же день я почувствовал себя виноватым, что так вел себя с Хассаном. Я нашел его и сказал, что прошу прощения. Он улыбнулся и похлопал меня по плечу.
— Да не расстраивайся, все в порядке! — сказал он. — Слушай, мне больше не придется пасти этих дурацких коз, вот и все. Здесь у меня хорошая работа на кухне и в качестве носильщика.
— Но мы не останемся здесь навсегда, — предупредил я его. — Мы здесь только на лето, потом мы должны будем вернуться домой.
