— Прошу прощения, если я вас обидел, — сказал Зигур, не поднимая глаз. — Все от невежества. Я редко бываю в компании принцев.
— Ты нахальный маленький негодяй и не расходуй на меня свое лживое смирение. Несмотря на эту дьявольскую шишку на голове, мозги мне еще не отказали. — Превозмогая протест ноющих мускулов и сверкание молний в голове, Вариан сел. — Думаешь, я тебе посмешище? Если бы тебя так хватили по башке, ты бы не держался с таким чертовым превосходством.
— Если бы турок ударил меня так, как вас, я бы умер, — ответил мальчик с едва заметной улыбкой. — У вас удивительно твердая голова, эфенди.
Вариан осторожно притронулся к пульсирующей шишке над ухом и поморщился:
— Все английские лорды твердоголовые. Ты не знал?
Мальчик улыбнулся шире, от этого его лицо преобразилось, и Вариан впервые заметил на нем выражение, несвойственное Персивалю, хотя во многом братья были похожи. Рот был другой, шире и полнее, и вообще все черты лица более нежные. Ребенок был по-своему красив. В этот момент Вариан понял, как такой мальчик мог вызвать аппетит у мужчины, хотя это соображение было чисто умозрительным. Как ни испорчен был лорд Иденмонт, свои плотские желания он устремлял только на взрослых женщин. Мысль использовать для утех ребенка вызывала в нем тошноту.
Изгнав видение Персиваля или этого бедного Джейсонова отпрыска, отданных на милость распутного сарацина, Вариан улыбнулся Зигуру.
— Это правда, я не выношу болезней и боли, — сказал он. — И я действительно пришел в ужас, увидев, что испортил свои любимые ботинки. Но лучше я все же не буду гнить посреди болота. Если у тебя есть разумная альтернатива, говори.
Эсме полночи пролежала без сна рядом с англичанином, уверяя себя, что она все делает правильно. Насчет корабля она сказала правду, Петро и другие подтвердили, когда вернулись. Еще больше, чем англичанин, она не была намерена неделями околачиваться на бесплодной земле. Она хотела, чтобы ее кузен благополучно и побыстрее убрался из Албании, тогда она будет довольна жизнью. Чем быстрее они доберутся до Тепелены, тем скорее это произойдет. В теперешних обстоятельствах наиболее быстрый способ преодолеть около сотни миль к югу — наземный.
К тому же если они будут ждать корабля, она окажется в Корфу среди британцев, там же будет Байо, и он заставит ее поехать в Англию. Вчера утром в Дурресе она была слишком потрясена, чтобы спорить с ним или хотя бы думать. С тех пор у нее было достаточно времени на размышления.
Ее мысли были об отце, который погиб за нее. Никогда больше он не будет дразнить ее и смеяться вместе с ней. Вовек ей не придется гордо стоять рядом с ним, когда он хвастается перед друзьями — вот его дочь, маленькая воительница. Она уже не услышит его ласкового голоса, полного любви, даже если он ее ругал. Любимого отца, мечтавшего вернуться вместе с ней к своему народу, подстрелили, как собаку… из-за нее. С ним ее жизнь не была бы пуста, куда бы они ни отправились. Без него у нее ничего нет, одно только горе… и ей не с кем его разделить.
Весь долгий день она запрещала себе горевать, воздвигла крепостную стену вокруг ноющего сердца, заставляла себя делать все, что нужно. И весь этот бесконечный день в ней нарастала ярость, пока ей не стало казаться, что она сходит с ума. Она не может уехать, она не найдет покоя, пока сердце взывает об отмщении. Байо ошибается. Он не уничтожил убийц отца: Исмал еще жив. У дочери Рыжего Льва есть только один путь — кровь за кровь.
Это будет несложно. Сначала она проводит кузена, потом возьмется за Исмала. Поскольку Джейсон умер, Исмал должен будет заплатить калым Али-паше, высокий калым. Но Исмал заплатит больше, чем деньгами и драгоценностями; когда она отнимет жизнь у этого молодого тела, ее честь будет восстановлена. В свою очередь, она должна будет заплатить, это она понимала очень хорошо, — либо своей жизнью, либо в постели очередного фаворита Али. Она не боялась. После того как она местью очистит свою оскверненную душу, она вынесет все, что ей уготовит судьба.
Возле нее возился и стонал англичанин. Чтобы поднять в нем дух, говоря с ним, она преуменьшила тяжесть его ранения, но сама знала, что боль должна быть адской. Понимала она и то, что он глубоко тревожится о Персивале. Сидел бы себе на месте, и не было бы у него шишки на голове и причин для беспокойства. Но, быстро напомнила она себе, ошибки англичанина задержали ее отъезд. Ужасная каша, которую он заварил, дала ей возможность остаться на родине.
Эсме через плечо взглянула на него. Неудивительно, что он стонет. Он лежал к ней спиной, грубое одеяло терло о чувствительное место на голове. Она села и осторожно повернула бессознательное тело на другой бок. Стон прекратился. Она снова легла, спиной к нему.
Она уже начала засыпать, когда почувствовала стену тепла, прислоненную к спине. Англичанин во сне скатился на ее одеяло. Она собралась отодвинуться, но он что-то пробормотал, рука взлетела и накрыла ее.
Эсме задохнулась, сердце бешено забилось. Она попыталась приподнять его руку, но это было все равно что поднять каменную колонну. Он дрогнул, придвинулся поближе, прижался рукой. Тепло окутало ее как одеялом.
Эсме редко задумывалась о холоде, она была приучена к нему и не обращала на него внимания. Но этот мужчина нездоров, а лачуга сырая и холодная. Его тело искало тепла, вот и все. Она сказала себе, что от этого ей не будет никакого вреда, и закрыла глаза. Несмотря на свое храброе поведение, она чувствовала себя отчаянно одинокой, внутри все застыло от горя. Но от близости его горячего тела становилось легче.
Она уже засыпала, когда он что-то пробормотал во сне, его рука соскользнула с талии и накрыла маленькие груди. Ее охватила паника. Она оцарапала его руку и, извиваясь, попробовала высвободиться.
— Какого черта…
В следующее мгновение Эсме обнаружила, что лежит на спине, а над ней навис англичанин. Когда она попыталась уползти, он навалился на нее, прижал обе руки к земле и уместил ноги между ее коленями, прежде чем она ухитрилась ударить его в пах.
На какой-то момент Эсме оцепенела. В жизни еще никто не добивался над ней такой быстрой победы. Она думала, что этот мужчина — изнеженный, ленивый слабак. Но он оказался пугающе быстрым — и волнующе решительным. Тем не менее он тяжело дышал и с каждым выдохом бормотал ругательства. Сквернословие оставляло ее равнодушной. Она умела браниться на пяти языках. Что ее беспокоило, так это тяжесть жесткого тела и отупляющее чувство беспомощности. «Но это ненадолго», — сказала она себе. В конце концов, он ранен, а она нет.
— Английская свинья, — прохрипела она и лягнулась. И попала ногой в Петро, который безмятежно спал по другую сторону от нее. Он в ужасе вскочил.
— На помощь! На помощь! — закричал он по-гречески, судорожно заворачиваясь в одеяло. — Грабители! Убийцы!
— Заткнись, идиот! — выпалил англичанин. — Зажги фонарь. Это не грабители, черт побери. Это девушка!
Петро разжигал фонарь целую вечность, по комнате разнеслась страшная вонь. За это время Вариан освободил маленькую чертовку от своего веса и стянул с нее головной убор. Не то чтобы ему требовалось получше ее изучить. Он распознал женское тело, когда его почувствовал, а проснувшись полностью, понял, что его рука накрывает маленькую, твердую, но безусловно женскую грудь. Ему снилось, что он спит с женщиной, а при пробуждении он увидел, что так оно и есть. С девушкой, молчаливо поправился он, глядя серыми глазами на сияющую массу темно-рыжих волос. Малышкой, которая, видимо, только позавчера достигла возраста зрелости.
