книг и изучаешь их в перерыве между тренировками, в гостиницах, самолетах, спортзалах. Сдаешь сессию досрочно или с опозданием. Не раз случалось, что на третьем курсе приходилось подчищать хвосты первого.
Первую сессию я сдал хорошо. Повеселел. Огромное удовольствие испытывал от лавины разнообразных спортивных дисциплин, обрушившихся на меня. Педагогический факультет готовил преподавателей физкультуры широкого профиля. Мы должны были уметь делать все без исключения. Обучали нас опытные тренеры и, учитывая нашу общефизическую подготовку, особенно не церемонились. Зимой весь первый курс выезжал на месячный лыжный сбор в Кавголово под Ленинград. Лесистые заснеженные холмы, блюдца застывших озер радовали глаз. Вначале нас как следует поднатаскали в лыжных гонках, потом настал черед слалома и прыжков с трамплина. Прыгать с учебного трамплина нас обучили за полдня. Утром выдали прыжковые лыжи. Они походили шириной и длиной на обычные доски. Качество инвентаря оставляло желать лучшего. Карабин, который натягивал крепящую ботинок пружину, должен быть жестким, но податливым. Иначе, если прыжок не удался и ты кувырком падаешь с горы, травмы не избежать. Однако у доставшихся мне лыж карабин срабатывал, едва я пытался пошевелить пальцами ног. Но других ботинок моего размера не было.
Вначале мы катались с горки, затем преподаватель предложил попрыгать с трамплина, который соорудили из утрамбованного снега местные мальчишки, а потом нас повели к настоящему трамплину. Из тридцати человек лишь штангист Федя Богдановский, будущий чемпион Мельбурнской олимпиады, отказался от предложенной чести. Остальные взобрались на макушку трамплина. Дальность прыжков была, разумеется, смехотворной — 15–20 метров. С особым нетерпением все ждали моего старта. Пытаясь не ударить лицом в грязь, я так хлопнул о стол отрыва лыжами, что карабины тут же сработали, и от меня, как ракета от самолета-носителя, отделились лыжи. Они продолжают какой-то период нестись вместе со мною, живя уже собственной жизнью. Словом, ведут себя как предметы, выброшенные из спутника в космос. Повинуясь законам физики, лыжи приземляются раньше меня, а я кубарем лечу за ними вслед. Оживление общее. Как назло, и во второй, и в третий раз картина повторяется.
Преподаватели сквозь пальцы смотрели на технические погрешности, которые я волей-неволей допускал при выполнении очередного задания. Особенно оберегали меня гимнасты. Мои сражения с гимнастическим конем напоминали им, наверное, бой Дон-Кихота с ветряными мельницами. Оседлать этот снаряд мне так и не удалось. Казалось, я должен был невзлюбить гимнастику смертельно, но, на удивление себе и преподавателям, коряво выполняя все элементы без исключения, я тем не менее полюбил ее. И уж если мне удавалось что-то выполнить более или менее четко, занятия тут же останавливались, преподаватели — а их занималось с группой несколько — и сокурсники собирались около снаряда и просили меня повторить. Не кокетничая (однако прекрасно понимая, что тут есть известная доля здорового юмора), я проделывал свой трюк заново. Получал причитавшуюся долю похвал, и урок продолжался.
Согласно теории Преображенского, не допускавшего таких слабаков, как я, к гирям и штанге (он просто считал, что для развития силы достаточно на первых порах борцовских поединков), я через гимнастику приобщился к силовым упражнениям. Именно гимнастика дала мне ощущение радости, удовольствие от владения собственными мышцами.
Преображенский утверждал, что борец должен познать как можно больше видов спорта: чем богаче будет его координационный опыт, тем легче ему будет освоить приемы борьбы.
Перед летней сессией мы узнали, что на Всемирном фестивале молодежи в Москве планируется гимнастическое выступление нашего института. Мы начали готовиться, но несколько дней спустя меня перевели в знаменосцы, куда отбирали ребят ростом выше метр девяносто.
У Преображенского в это время были другие хлопоты. Ему поручили готовить сборную студенческую команду страны: ведь параллельно с фестивалем в 1957 году в Москве должна была состояться и Универсиада.
Перед отъездом в Москву тренер намекнул, что мне, может быть, придется выступать на соревнованиях по борьбе.
Фестиваль обрушился на нас пиршеством красок. Никогда до той поры мне не доводилось видеть такого смешения рас. Два часа, по улицам Москвы текла людская река, направляясь к Лужникам. В этой праздничной сутолоке меня чудом нашел тренер.
— Радуйся, зачислен в команду. Будешь выступать.
— А как же гимнастические представления?
— Ничего, веди прямо к ректору.
— Да, — протянул ректор. — Заменить-то его некем. А ну-ка, дайте сюда расписание турнира. Так-так. Машина есть?
— Нет, к команде прикреплен только автобус.
— Хуже дело. Впрочем, ради такого случая берите мой автомобиль. Успеете со стадиона на соревнование?
Так мне удалось попасть на первые в своей жизни международные соревнования. Они меня несколько огорчили. Не составом — в них принимали участие борцы из Англии, Финляндии, Польши, Италии, Ирана и других стран, а квалификацией, особенно в моей весовой категории. Подготовка зарубежных борцов оставляла желать лучшего. И в дальнейшем (за исключением 5–6 стран, в которых к спорту, и к борьбе в частности, относятся серьезно) я часто сталкивался с атлетами, квалификация которых была на довольно-таки низком уровне. Будучи любителем, я всегда относился к тренировкам профессионально. И поэтому по отношению к делу считал себя профессиональным борцом. К этому подводила и сама система организации спорта в стране, когда даже на первом этапе обучения ты попадаешь в руки опытного, получившего соответствующее образование педагога и, продвигаясь по лестнице спортивного совершенствования, всегда получаешь поддержку от администрации института, учреждения или завода.
Турнир дался мне легко. А маленькая золотая медаль с оттиснутой на ней ромашкой — эмблемой фестиваля — тем не менее одна из самых дорогих в моей коллекции. Потому что в Москве, впервые столкнувшись с иностранными борцами, я понял, что с ними можно соревноваться. Все остальное время после соревнований провел вместе с тренером. На Всемирных студенческих играх соперники были посерьезнее, чем на фестивале: большинство борцов входили в составы национальных сборных и не раз участвовали в крупных международных турнирах. Спал я на диване в гостиничном номере тренера, питался тоже за его деньги. Моя студенческая стипендия развернуться особенно не позволяла. Впрочем, ситуация к тому моменту стала привычной для меня и для Сергея Андреевича. Он, кстати, мой фестивальный успех встретил спокойно, заявив, что другого и не ждал, иначе с чего бы тогда хлопотать за меня.
Через месяц в Киеве должно было состояться первенство СССР по борьбе. Я знал, что поеду на него: в ленинградскую команду меня включили. К поезду, увозившему меня в
