разлетевшиеся осколки, мерцающие подобно росинкам. Моим новым пугающим чувствам было тесно в отведенных для русалки рамках красоты и гармонии.
Я пыталась сосредоточиться на своем обычном окружении, заботливо выстроенном в изысканном подводном стиле. Так учили нас Наставницы — нельзя предаваться страстям, а если что-то не ладится на душе, то надо успокоиться и наблюдать за тем, что вокруг. Взгляд скользил по искусно инкрустированным жемчугом сундукам, затейливым изваяниям из кораллов, позолоченным ракушкам с узорами… И все это вдруг показалось мелким и ничтожным по сравнению с теми пьянящими чувствами, что росли во мне, точно шипастый кустарник, пробивающийся из-под земли. У меня ничего не получалось…
— Укка тарибари таримат… укка тарибари таримат… — твердила я заклинание успокоения, но оно, кажется, совсем не работало.
Я ненавидела саму себя за эти новые желания, застилающие разум каким-то странным туманом. Похожим на тот туман, что покрывает на закате побережье… Зато, как упоительно вспоминался мне образ того незнакомца на берегу. Ведь никто не готовил меня к такому — я была рождена для милого флирта с очередным поклонником-тритоном, для танца жемчужных браслетов под звуки бархатного смеха. Но тут — все иначе, по-другому, пугающе и вместе с тем необычайно притягательно. По-людски.
Подступив к зеркалу, я с неохотой всматривалась в собственные черты, пытаясь уловить их прежнюю хрупкую привлекательность для себе подобных. И не находила ничего, кроме худобы и бледности. Даже мои волосы, некогда подобные роскошной гриве из шелковистых водорослей, казались тусклыми и безжизненными. Не в них ли крылась разгадка моей слабости, любопытства к незнакомому?
Может, во мне было что-то лишнее, неприглядное для нашего племени? То, из-за чего товарки, подзуживая, хихикали у меня за спиной; то, за что я ненавидела себя, украдкой убегая к скалам, чтобы побыть наедине со своими душевными муками. Я какая-то неправильная?
А может, как раз наоборот — во мне жила та единственная искра, что отсутствовала у сирен. Порыв к чему-то новому, незнакомому, пусть пугающему, но и манящему сквозь мириады глубин. Рвение к тому прекрасному берегу, на котором правила жизнь, обретшая плоть. То, что погубило мою мать и то, что скорее всего, погубит и меня…
Сколько еще себя помнила, я всегда питала это тайное влечение. По сути, я никогда не переставала быть дочерью отступницы и отступницей. Какая разница, что я прилежно училась в академии, мои мысли о предательстве клятвы сирен всегда дремали где-то в подсознании. И сколько раз старалась убить в себе это бесполезное чувство, расправиться с ним, как с частью своей наготы, выставленной на всеобщее обозрение! Но теперь, после того как мне довелось лицезреть то высшее существо, все прежние стеснения рухнули разом. Точно старые, облупившиеся ракушки, облетели все мои сомнения.
Вновь и вновь я представляла себе мощное тело того юноши, трепетные блики на его смуглой коже, отсветы лунного света в вихрях буйных волос. На скулах вспыхивал горячечный румянец одной лишь от мысли, что когда-то, возможно, я вновь увижу его так близко, что смогу разглядеть каждый изгиб этого совершенного, зовущего образа.
Срывающимся голосом я бормотала то единственное, что мне удалось узнать. Человек… Человек… Это заветное слово рокотало во мне болью и стоном. Я жаждала воплотить его в звуки, очаровать его — но как? Разве смогу я, с моим жалким писклявым голоском, потрясти такого красавца?
Я снова смотрела на себя в расколотое зеркало и видела странное создание. Некрасивую говорящую рыбу с острыми чертами лица, выступающими из пасти зубами и отвратительным скользким хвостом.
В эту судьбоносную ночь я металась из одного угла своей комнатушки в другой, то впадая в исступление, то замирая от изнеможения. Лишь одно было неизменным — жар во мне не остывал, под грудью вспыхивало пламя одной только от воспоминаний о нем. Я знала: ничто не остановит меня от нового свидания с этим юношей. Хватит томиться в темных глубинах! Моя жизнь требовала света и воздуха, а значит — берега…
Я лежала на мягком песчаном дне, позволяя теплому подводному течению омывать мое тело. Мой взгляд был устремлен в бирюзовую толщу воды, но мысли витали совсем в другом месте. Передо мной то и дело всплывал образ того загадочного незнакомца, которого я увидела прошлой ночью на берегу. Я пыталась представить себе, кто он такой и что его привело на это побережье.
— Эй, Ариэль! — вдруг услышала я голос одной из моих подруг-русалок. — Ты что, задремала?
Резко выныривая из своих грез, я поспешно сфокусировала взгляд на группке сирен, болтающих неподалеку.
— Извините, я просто задумалась, — смущенно ответила я.
— Да уж, это на тебя похоже, — насмешливо протянула одна из них, Перла. — Но хватит витать в облаках, а то станешь похожа на снулую рыбу!
В груди у меня шевельнулось раздражение от высокомерия моих сокурсниц. Все они свысока смотрели на меня из-за моего происхождения. Дочь отступницы, принятая в Академию только для того, чтобы ее дурная кровь была поближе, под контролем сильных магов. Я поняла, что Академия — это моя тюрьма.
— Говорят, Акира потопила какой-то корабль вчера! — продолжила Перла, — И он был неподалеку от нашего города, эти чертовы людишки уже подобрались совсем близко!
— Вряд ли они хотели нам повредить, они даже не знают, что мы тут живем! Люди ведь тоже способны на хорошие поступки, — запротестовала я. — У них есть своя культура…
— Культура? — передразнила меня Перла и фыркнула так, что пошли пузыри. — Какая может быть культура у тех, кто даже не умеет дышать под водой!
Другие русалки захихикали, соглашаясь с ее словами. Я поджала губы, решив не продолжать этот бессмысленный спор. Они просто не могли понять моего интереса к людям и их образу жизни.
— Слушайте, а что, если попробовать применить на людях Безумный Вопль? — вдруг воодушевленно предложила другая подруга, Мурена. — Говорят, от него они сходят с ума и бросаются в море!
Я ощутила, как по спине пробежал холодок. До сих пор мы освоили лишь относительно невинные песенные чары, способные очаровать и привлечь моряков. Но Безумный Вопль был оружием посерьезнее — заклинанием, навсегда разрушающим рассудок.
— Думаю, пока рановато для таких заклинаний, — осторожно вставила я.
Мурена окинула меня подозрительным взглядом:
— Ариэль, ты же не жалеешь этих бездушных тварей, правда? Ты помнишь, для чего мы рождены?
«Чтобы приносить горе и страдания людям» — так учили нас с детства Наставницы. Вот только во мне эти слова все чаще вызывали протест. Я не могла представить, чтобы тот красавец, что я видела вчера, заслуживал такой жестокой участи. Мне совсем не
