возится одна из дочерей Грица — Верона.
Пригнувшись, он пробежал вдоль речки и лег на землю, спрятавшись за низкими снопиками ржи. И застыл там.
Верона перешла с поля на межу, пригнулась, тоже осмотрелась и вдруг принялась быстро-быстро косить траву на чужой половине межи.
Кониар подождал еще немного. Но увидев лежавшую неподалеку мешковину, заволновался, подозрение охватило его.
Сделав несколько осторожных шагов, он снова залег и пополз по жнивью под прикрытием межи.
Приблизившись к Вероне почти вплотную, он неожиданно вскочил.
Разгоряченная быстрой работой, она испуганно прижалась к земле. Серп выпал у нее из рук.
С ужасом смотрела она на Штево. Она понимала, что жала на меже Кониара.
Штево схватил мешок и, полный ярости, крикнул:
— Прячешь нашу рожь! Я видел! Высыпай все обратно!
Она вытаращила глаза, но не двинулась с места.
— Не хочешь? — продолжал кричать он. — Тогда увидишь!
Одним движением разорвал он веревку и высыпал содержимое мешка.
Она вскрикнула.
Между ней и Штево лежала куча травы.
Но Штево на этом не успокоился. Быстро разбрасывая во все стороны траву, он словно искал чего-то. Но в куче ничего, кроме травы, не было.
Штево даже зашипел от злости.
Не удалось ему застать ее на месте преступления. Кроме того, отбрасывая последнюю горсть, он наколол палец о чертополох, который вонзился ему под ноготь. Он судорожно отдернул руку и зло взглянул на Верону.
Но тут же наколол руку второй раз, еще глубже. Слезы, обида и бессилие отразились в ее широко открытых глазах. Их взгляды неожиданно встретились…
В одно мгновение он почувствовал, что сделал нечто такое, что не должен был делать, что он обидел девушку. И опустил глаза.
Но ведь она была дочерью Юрая Грица!
— Собирай! — тяжело проговорил он.
Вздрогнув, она отвернулась от него и бросилась бежать.
Он кинулся за ней.
— Ты чего, спятила? — крикнул он. — Хоть мешок возьми!
Он поймал ее. Она вырывалась, защищаясь, но все же он заставил ее вернуться обратно.
— Собери траву!
Она не уступила. Взглянув на нее, он понял, что никакой силе не заставить ее собирать разбросанную траву.
Тогда, чтобы покончить с этим позором, он нагнулся и в бешенстве стал сам горстями сгребать траву в мешок. Она, уже успокоившись, стояла над ним и ждала.
Он перевязал мешок веревкой и кинул все к ее ногам.
Она подняла мешок, забросила за спину и молча зашагала прочь. Всю дорогу Верона молчала, будто онемела. Штево не мог прийти в себя, голова его пылала. Ведь он унизился перед ней — перед дочерью Юрая Грица. Долго смотрел Штево вслед девушке. Она так и не оглянулась.
Тогда он сердито повернулся и по другой дороге зашагал домой. Больше дежурить в поле он не ходил.
Позже, зная, что тут или там может столкнуться с Вероной, Штево делал так, чтобы избежать встречи. Но чем больше он избегал девушки, тем чаще думал о ней. Никогда до этого он не замечал ее, они почти не знали друг друга, семейная вражда разделяла их. А теперь, хотя он и сопротивлялся, как мог, что-то зрело в нем. На следующий год по весне он как-то забивал наверху, на склоне, кол и, заметив Верону внизу, на поле, бросил работу и помчался домой за мотыгой.
Они молча работали рядом, каждый на своем поле.
У него так сильно колотилось сердце, что он чувствовал его биение даже в горле. Верона на несколько шагов опередила его, он все время видел ее только согнутой. И только когда она на минуту распрямлялась, он разглядел ее гибкую, упругую фигуру.
Немного погодя она остановилась, словно в раздумье. Потом побежала вниз по полю и стала на колени около своих вещей.
Принялась полдничать.
В эти минуты он работал мотыгой с такой яростью, словно хотел разбить оковы, которые не позволяли ему броситься за ней. Наконец, он все же решился. Швырнул мотыгу, спустился вниз по меже и подсел к ней.
Она взглянула на него. Откусила хлеб и немножечко отодвинулась.
— Полдничаешь? — хриплым голосом спросил он.
Она снова поглядела на него и кивнула.
Они долго молча сидели друг подле друга. Перед ними на груде камней грелась ящерица, в нежной, молодой траве стрекотали кузнечики.
Вдруг Верона дернулась, вскочила и отбежала в сторону. По дороге к полю ехал ее брат Игнат. Он угрожающе размахивал кнутом, рассекая им воздух.
С того дня Штево больше никогда не избегал Вероны.
Встретившись, он здоровался с ней, а она краснела; в ее глазах, напоминавших ему глаза косули, когда та что-то предчувствует и боится, он прочитал вопрос.
Ее образ заполнил все его существо. Они виделись редко, но рождающаяся любовь шаг за шагом разрывала цепи семейной вражды. И здесь, на этой меже, где в ту памятную осень Кониары сторожили урожай своего поля от Грицей, а Грицы от Кониаров, они две ночи просидели вместе, рука в руке, прижимаясь друг к другу.
Кониар, стоявший сейчас во тьме холодной ночи на том месте, где они с Вероной пережили когда-то минуты радости, даже задрожал.
Верона! Сколько еще было потом крику да злости, сколько страстных проклятий обрушивалось на их головы со стороны обеих семей. Вероятно, никогда взаимная ненависть не была так сильна, как в ту пору, когда любовь Штево и Вероны грозила разбить оба враждебных лагеря. Она ослабила их, но не разбила.
Еще до свадьбы Вероне пришлось убежать из дома и скрыться под крышей своего будущего мужа. Ее побег узаконил разрыв с собственной семьей, но успокоил отца Кониара, который посчитал его семейной победой. С той минуты он счел своей обязанностью охранять нежданного перебежчика.
Прошли годы. Хозяином у Кониаров стал Штефан, поле старого Юрая Грица перешло его старшему сыну Игнату. Поколения сменились, но неприязнь осталась, хотя и притупилась. Верона теперь работала на поле Кониара, поливая его своим потом, и камни больше не летели с одного поля на другое, не нужно было больше караулить снопы. Но это, пожалуй, и все. С годами старинная вражда не забылась. Пролегла между Штефаном и Игнатом и вновь углубилась, когда буря, пронесшаяся над деревней, бросила его, Кониара, на сторону кооператива, а Игнату Грицу, не пожелавшему вступить в кооператив, кооператив обменял это поле на другое.
В своих мыслях Кониар никак не мог оторваться от поля, над которым стоял. Воспоминания исчезали и снова приходили к нему, словно по кругу возвращался год за годом его жизни. Весной сеять, осенью убирать урожай, а в промежутке — в ужасе дрожать перед непогодой, перед осенними или перед
