поработать надо. Вчера же не удалось вечером… Давай может ты сама к ним с девочками съездишь?
— Ну вот… Не хочу я сама, хочу вместе, всей семьей…
— Ну тогда мне надо до обеда поработать.
— Эх, ну садись тогда, а я пошла блинчики печь, а потом уборку… Кстати, у меня тоже есть задания на дом по работе — надо будет тогда хоть полчаса поздно вечером посидеть мне что ли…
Накормив всех завтраком, Юля сразу принялась за уборку. В свое время, когда они вместе с Иркой переехали в Петербург после окончания вуза в своем уездном городе, девушка с удовольствием переняла у Иры ее подход: делать основательную комплексную уборку строго по утрам воскресений, а всю остальную неделю не думать об этом. До этого у Юли все время фоном присутствовало ощущение, что нигде нельзя задерживаться или расслабляться, потому что дома же всегда та или иная степень беспорядка и нужно спешить домой делать уборку. (Ведь нельзя не быть занятой чем-то полезным: если ты не на учебе, то надо быть дома и либо делать уроки либо уборку.) В какой-то момент даже ирина мама удивилась, что Юля только зашла в гости и уже спешит уходить, объясняя это необходимостью идти и убирать дома: «Что же ты, постоянно должна убирать что ли?» В целом это было близко к юлиному ощущению (чувствую, что должна постоянно, хотя какой-то внятной, измеримой и достижимой цели передо мной не стоит), но также был здесь и другой момент, а именно тот, что Юля была уверена, что в гостях нельзя быть долго, потому что — очевидно же — что ее присутствием довольно быстро начинают тяготиться, что она порядком мешает хозяевам, и уже наверное пробыла дольше положенного и, боже, что же они теперь о ней думают, и не озвучивают этого из вежливости. (Поэтому же, кстати, она всегда старалась принести с собой побольше чего-нибудь из еды, и еще, по-возможности, помыть за собой посуду, чтобы как-то минимизировать тяготы и последствия своего присутствия.)
Так вот, только спустя год их жизни с Ирой в совместно снимаемой однокомнатной квартире, Юля смогла выдохнуть на этот счет — что если вдруг ты прилегла полежать среди бела дня, то это ничего, это разрешается и никем не осуждается, глобальная уборка ждет запланированного утра воскресенья.
Кстати, насчет уменьшения своего чувства мешания другим Юля тоже была косвенно обязана подруге. Ведь именно Ира нашла эту театральную студию и привела ее с собой (сама бы она ни за что на такое не решилась, не отважилась), где примерно через год занятий Юля почувствовала, что для такой какая она есть, оказывается, имеется место, что она достаточно приемлема, что для нее существует собственная, небольшая, но отдельная роль в учебном спектакле…
И там же они встретились с Антоном. В то время Антон снимал комнату в огромной коммунальной квартире на улице Достоевского. Когда-то давно эта квартира принадлежала то ли одной немецкой баронессе, то ли кому-то в таком роде, и имела как парадную лестницу, для господ и их гостей, так и черную лестницу, для прислуги, ведущую сразу на кухню. Здесь же, рядом с лестницей располагалась самая маленькая комната в квартире, видимо, для кухарки, откуда ее позднее извлекут большевики с целью обучения управлению государством (не привлекая внимания санитаров). Остальные барские комнаты после октябрьской революции были поделены на более-менее равные отсеки, коих стало десять штук (и по узорам лепнины на потолке можно было вычислить, что комната Антона, комната соседки «божьего одуванчика» бабушки Анны, и комната узбекской семьи ранее составляли одну очень большую залу, вероятно, бальную) и каждая из них впоследствии стала местом обитания разных советских граждан, преимущественно рабочих с семьями, и начался их «дружный» совместный быт с общей кухней, ванной, одним (!) на всех туалетом, а также большим портретом Ленина (тоже одного на всех) над круглым столом, покрытым темно-зеленой скатертью с бахромой, и общим дисковым телефоном в прихожей.
К моменту появления в комнате Антона Юли, портрет из прихожей куда-то загадочным образом делся, но в остальном дух сохранился. И был этот дух с одной стороны прекрасен, потому что в нем было запечатлено время, история, благородство, красота витражей и чистота помыслов. И одновременно он был ужасен, потому что был пропитан вонью старости, помойки с бомжами по соседству, обветшания, заброшенности и отчаяния. В таком окружении становились отчетливо понятны и прямо-таки ощутимы чувства Раскольникова, пробиравшегося тайком по лестнице, лишь бы не столкнуться со своей квартирной хозяйкой и не подвергнуться очередному бытовому унижению… И еще Юле вспомнилось такое выражение Достоевского: «Я заметил, что в тесной квартире даже и мыслям тесно». «Как это верно», — подумала она. — «И я бы продолжила: в некрасивых домах и отношения некрасивые».
…
В процессе уборки наша героиня в очередной раз выбесилась из-за отходящего от стены плинтуса — так как в эту в щель забивались пыль и мусор, которые трудоемко было извлекать и, соответственно, это усложняло и удлиняло уборку, — а, следовательно, и на Антона, который все никак до этого плинтуса не доберется. Из всех составляющих уборки Юле нравилось только пылесосить — водить широкой щеткой по прямым линиям размеренными движениями (причем, она любила пылесосить при нераскрытой телескопической трубке, чтобы быть поближе к полу), под шум, из которого ее никто, по идее, не должен выдернуть, — своего рода личное время.
…
Путь к Ире и Саше пролегал через полгорода, так как они жили в историческом центре, на Петроградской стороне. Юля очень любила такие поездки, когда они все вместе ехали на их машине — их «белой стрекозе» как они ее ласково называли — и она могла с пассажирского сидения рассматривать здания, улицы, крыши, шпили, арки, памятники, которые становились чем ближе к центру, тем концентрированнее и красивее. Проехать в их конечный пункт назначения можно было несколькими путями, чаще всего они ездили двумя: либо от Обводного канала на Гороховую улицу и дальше до Адмиралтейства, потом за Дворцовой площадью с Эрмитажем через Биржевой мост, либо от Обводного на Лиговский проспект, потом Невский и свернуть на Литейный, мимо дома-музея Ахматовой, потом Бродского на Литейный же мост и дальше мимо красивейшей бирюзовой мечети и вдоль Петропавловской крепости. Даже в это время года, без солнца и зелени, под низким серым небом, достопримечательности выглядели величественно, и их стройный ансамбль являл собой наглядный пример выгод от ориентации на лучшие мировые практики своего времени и международного сотрудничества итальянских, французских, немецких и русских архитекторов.
Вот
