было лучшее решение в моей жизни. Три года уж я за Сашей замужем, и Макс его обожает просто, как и я.
— Подожди, ты мне не рассказывала, что все прямо плохо было с твоим бывшим, я думала, вы просто поняли, что не подходите другу и спокойно разошлись.
— Я не хотела рассказывать, даже тебе, мне было стыдно. Как он меня преследовал потом везде, как на работу ко мне приходил и показывал всем фотографии, где я голая, которые он, оказывается, тайком от меня делал. И всякое еще было. Очень стыдно было мне, хотя то, что он делал, ведь характеризовало его, а не меня. Но до этого понимания нужно дойти. Это сейчас я не ведусь на манипуляции стыдом, виной, долгом, а тогда… У Набокова в «Приглашении на казнь» есть такое: «То, что не названо, — не существует. К сожалению, все было названо», а вот я бы сказала как раз наоборот: к счастью, мы все больше и больше можем многое из существующего назвать по имени. Когда испытываешь что-то, что не можешь назвать, то думаешь, что это с тобой одним происходит, а когда узнаешь, что у этого явления существует название, то понимаешь — ты не один. Я прямо завидую такой суперспособности хороших ученых (я и сама хотела бы быть ученым) — вычленять из хаоса отдельные явления, изучать и описывать их, давать им название. Например, ты знаешь что такое обесценивание, сепарация, выученная беспомощность, виктимблейминг, пассивная агрессия, нарциссическая травма, магическое мышление, коллективное бессознательное…
— Ой, Ир, подожди-подожди, кое-что я знаю, но совсем не много. Кажется, что-то знакомое. Например, про пассивную агрессию я, вроде бы, понимаю.
— Если хочешь, я перешлю тебе пару базовых книг в этой области, для начала. Если тебе нужна моя помощь или поддержка, ты мне говори, пожалуйста. Ты не представляешь, как важно для меня, что ты есть. Часто думаю, что когда мы только переехали с тобой в Питер, если б не ты, я бы не выдержала первый год. Такая поддержка от тебя шла, вместе готовили и грелись на кухне у газовой плиты в лютый мороз в нашей съемной убитой квартирке, вместе на собеседования по работе ходили и в кино, театры. Ты помнишь, самый первый спектакль, на который мы пошли был по «Кукольному дому» Ибсена? И как там муж этой героине — Норе — втирает, что прежде всего она жена и мать, а она приходит к твердому убеждению, что прежде всего, она человек, помнишь? Я тогда совсем не поняла про что это все. А теперь вот понимаю. Нужно относиться к себе как к ценности, а через это начинаешь по-настоящему ценить и других. Нас этому не учили, а учили только быть удобными, подгоняли под одобряемый шаблон. Я когда разводилась, родители мне весь мозг выклевали — ты что, нельзя ребенка родного отца лишать, какой бы ни был. Пришлось самой себе разрешить наконец перестать зависеть от их одобрения. Ведь очень грустно прожить жить, которая нравится твоим родителям, но не нравится тебе.
Вот теперь я, наконец, учу себя принимать собственные решения и нести за них ответственность, выбирать то, что нравится именно мне. Во всем. Постепенно. Такое ощущение, как будто выковыриваю себя из песка, в котором пролежала полузакопанной полжизни. Или будто бережно расправляю смятый, промокший и затоптанный осенний листик… И я уверена (и Сашины коллеги это научно подтверждают), я такая не одна — у нас в целом довольно серьезно травмированное, причем целыми поколениями, общество, в котором у многих людей намеренно затерты личностные особенности. Ведь чем-то выделяться десятилетиями было опасно для жизни, поэтому многие из нас так воспитывались — чтобы не отсвечивать. Ценой за это является смутное глубоко сидящее желание совсем перестать быть, раз быть собой нельзя. Мы не чувствуем и не уважаем ни самих себя, ни других, ни свои границы, ни чужие… Только большинство об этом никогда не задумывается. И в наших руках не так много возможностей что-то изменить. Но мы можем изменять самих себя. Меняя себя, я меняю и общество, частью которого являюсь. Вот это я теперь точно знаю.
— Спасибо тебе, Ир. То, что ты есть в моей жизни — бесценно. Я… Мне кажется, я действительно понимаю о чем ты сейчас говоришь, хоть и слышу это все впервые в жизни. Высылай книги, только лучше по одной — чувствую, что это долгий путь. И можно я тебе еще завтра вечером позвоню, если будет у тебя время, еще поговорить о разном?
— Конечно. Для тебя — сколько угодно времени. Обязательно позвони, буду ждать.
Юля повесила трубку. Она ощутила, что Ира сейчас как будто передала ей в руки невидимый прибор, позволяющий — при правильном с ним обращении — ориентироваться в мире, и самой держать под контролем свою жизнь. «О, я научусь, я приложу все силы чтобы научиться им пользоваться», — решила она. — «Какое же это приятное ощущение — хотеть учиться».
Выбравшись из креслица и с удовольствием разогнув затекшую от сидения в скрюченном состоянии спину, Юлия выпрямилась во весь рост. Потом посмотрела в окно. Ветер стих, и дождя тоже не было. Вместо этого с неба медленно и как-то даже торжественно спускались прекрасные ослепительно белые — такие одинаковые с виду, и такие разные, если знать научные данные о них — снежинки.
