костюм и ездил на иномарке, суть особо не менялась. Этими руками, унаследованными от отца-фермера, он хладнокровно пробивал себе путь вперед.
Он опустил взгляд. Посмотрел на зажатый в руке шприц. Рука показалась странно маленькой, будто уменьшенной.
«Вот я и постарел», — пронеслось в его голове.
Он сжал другую руку в кулак и сделал выпад. Постарел, но силы для борьбы всё еще оставались. Не для того он посвятил партии тридцать лет своей жизни, чтобы в итоге оставить ее, как ящерица, сбрасывающая хвост. В рукаве лежал последний козырь. Завтра нужно провести пресс-конференцию.
Вот тогда-то лидеры партии забегают, будто у них под ногами раскаленные угли. Уж точно перестанут игнорировать его звонки, как сейчас. Нет, даже наоборот, — им придется первыми пойти на контакт. Представив это, он почувствовал удовольствие. Лидеры партии предложат сначала разобраться с теми, кто сбежал, словно крысы с корабля. Он четко понимал, чего они хотят, но отказываться не собирался. Потому что другого выбора не было.
Он решил сделать вид, что берет на себя всю ответственность, а в один момент просто выйти из игры. Сначала нужно успокоить общество, а в следующие выборы он вернется на привычное место. Хотя нет: какая ему в этом выгода? Если у членов исполнительного комитета будет список имен и фамилий, то ввести их в заблуждение не получится. Пока он думал, его губы растянулись в довольной улыбке.
Он привычным движением расстегнул рубашку, собрал кожу на животе и вставил шприц. Его пронзила жгучая боль. Сам того не замечая, он съежился, ощущая, как под кожу проникает холод инсулина. Странно. Он столько раз ставил себе уколы, но впервые почувствовал что-то подобное. Видимо, задумавшись, он что-то сделал неправильно. Еще одно доказательство того, что он слабеет.
Он почувствовал стыд за то, что вынужден сидеть на парковке в таком виде. Раньше он делал уколы шприцем в виде обычной ручки прямо у себя в кабинете. Но пришедший месяц назад новый сотрудник догадался о ее реальном предназначении. Он приложил все усилия, чтобы выкрутиться из этой ситуации, но с тех пор стал вкалывать инсулин прямо на парковке.
Что случится, если кто-то узнает, что у него диабет? Перспективные кандидаты оппозиционных партий налетят, словно гиены, и попытаются переманить его избирателей. Его захотят растоптать. Даже молодые члены партии, которых он воспитал, вряд ли поступят иначе, примут его за простодушного старика. Но его амбиции еще живы. Ну и пусть все считают его деревенским парнем, которому по чистой случайности повезло подняться до таких высот. Он вытерпит пренебрежение, но растоптать его они не имеют права. По закону джунглей первыми жертвами становятся старые и больные. Именно поэтому он не хотел показывать, что болен.
Глюкометр хранился в одном из ящиков комода. Он проверял уровень сахара в крови лишь дважды: перед тем, как лечь спать, и перед тем, как пойти на работу. Этот секрет знал только он и его жена. Носить с собой конфеты, шоколад или сладкий сок было бы слишком подозрительно, поэтому каждый день он спускался на парковку, чтобы поставить себе укол. Алкоголь он пил редко. Врач сказал ему, что это сродни самоубийству, но, чтобы достичь высот, иногда приходилось рисковать. О диабете не знал даже его личный водитель. Чтобы скрыть этот факт, он врезал в бардачок замок и никому не давал ключей.
Убрав пустой шприц, он поправил одежду. Возможно, он так озяб из-за того, что парковка находилась под землей. Он посмотрел в окно. На парковке было пусто. Ставя уколы, он всегда нервничал. Вдруг кто-то его увидит? Он слишком часто сюда спускался. Дрожащими руками открыв дверь и повернувшись в пол-оборота, он снова оглядел парковку. По-прежнему темно и тихо. Он вылез из машины, кашлянул и захлопнул дверь. Что же такое? Почему так бьется сердце? Оно не колотилось так, даже когда на выборах ему пришлось нести полную денег коробку из-под яблок. Видимо, и правда старость. Он вдруг почувствовал слабость. Но потом покачал головой, чтобы отогнать дурные мысли. Голова просто раскалывалась. Он сунул дрожащие руки в карманы и пошел к лифту. Почему-то он еле стоял на ногах, шатаясь, будто пьяный, и от этого звук его шагов стал странно сбивчивым. В ушах зазвенело. Будь он на десять лет моложе, сколько еще он смог бы сделать. Он ненавидел себя за эту слабость. Его взгляд затуманился. Он потер глаза, но лучше не стало. Внезапно в голове промелькнула зловещая мысль.
— Это же…
Голос прозвучал медленно и протяжно. Он просто не мог поверить. За последние четыре года с ним такого ни разу не случалось. Симптомы указывали на начало гипогликемического шока, о котором ему рассказывали, когда диагностировали диабет, но он тогда лишь отмахнулся. Придется попросить кого-нибудь о помощи. Но на пустой подземной парковке никого не было.
«Если только быстренько дойти до лифта…»
Но в этот момент он почувствовал, как одно из его колен беспомощно подогнулось. Начались судороги. Теперь не осталось никаких сомнений. Это точно шок. Он ничего не понимал. Он ведь ввел точную дозу, почему же…
Но времени на вопросы не оставалось. Если он прямо сейчас не получит сахар или если никто сюда не зайдет, он погибнет. С сожалением он подумал, что все же было бы неплохо иметь при себе пару конфет. Угасающим взглядом он вдруг увидел их — уже и галлюцинации начались. Он нахмурился и внезапно понял, что это не иллюзия: в припаркованной рядом с ним машине на приборной панели лежали конфеты.
«Я должен их достать».
Он протиснулся между припаркованных машин, затем собрал все оставшиеся силы и ударил кулаком в лобовое стекло. Рука потомственного фермера, которую он так ненавидел, дала ему последнюю надежду: разбить стекло и спастись. Но после нескольких безнадежных ударов он почувствовал, как оседает на пол. Он тратил оставшиеся силы в погоне за парой конфет, достать которые не мог. Ему не верилось, что он умрет вот так, слабея от судорог. У него ведь осталось так много дел. Жизнь не могла закончиться таким образом. Не для того он, полный мечтаний, покинул свою горную деревушку в Канвондо, чтобы так глупо умереть.
Он изо всех сил пытался не отпускать ускользающие нити сознания. Внезапно послышался звук шагов. Его нашли. Только идиот не вызвал бы скорую, глядя, как он бьется в конвульсиях. Полежит пару недель в больнице, а потом… В последний миг он понял, что шагов больше не слышно.
М. остановился. Он знал, что, если пройдет чуть дальше, его поймает камера видеонаблюдения. Старый
