пришлось забыть.
Беспредел девяностых годов укусил многих. Кого-то, как крокодил переламывает хребет своей жертве, одним рывком, кого-то как ребеночек откусывает невкусный кусочек хлебушка, раз мама просит. Царапнуло и меня. Жестко. Обанкротился надежный с виду банк, а перечисленные нами налоги испарились. Посыпались комиссии одна за другой, штрафы, пеня в геометрической прогрессии. Налоговики безапелляционно предлагали заведомо несбыточный выход: судиться с банком.
Вера ушла на завод. Несколько лет я работал по наймам, нигде не приживался. Порой в поисках работы, чтобы не «сидеть на шее» у жены, приходилось таксовать. Кому незнакома эта печаль поколения, не приведи Господь!
В двухтысячных годах законы, наконец, приблизились к реалиям. Надутые долги мне простили, и предложили начать с нуля. Однако на хозяйствующие подворья внедрились чужие уставы. Прежние связи устарели. Подлаживаться я не умел, а настойчивости не хватало. Сезонность строительных работ, – бич для небольших организаций, – со временем стал камнем преткновения в наших отношениях с женой.
Вера своими способностями не обольщалась. Трудилась на заводе прилежно и семью тянула. Она рассказывала про своих сотрудниц.
– Вон, Сартакова Надька, пришла к нам недавно, все в уме, как компьютер, считает, – Вера хвалила новенькую в расчетной группе бухгалтерии. – Она специалист и цену себе знает, на нее Танька не набросится, сразу отпор даст.
Танька, много лет делившая с Верой трудовую лямку за соседним столом, стала вдруг Татьяной Семеновной, так как Вера отказалась от должности начальника отдела: открестилась от лишних хлопот. Бывшая подруга, по-свойски, войдя в раж, как бы между прочим, все чаще стала вешать всех собак на Веру, устраняясь от прямого влияния на молодых да дерзких. Обида у Веры накапливалась, а выплеснуть ее, наорать по пустякам на кого-нибудь – не в ее характере.
– Думаешь, Надька долго проработает? – спросил я у жены.
– Нет, конечно.
Вера справлялась с двукратной нагрузкой. При этом переносила бесчисленные переработки до глубокой ночи, без выходных, под постоянной угрозой увольнения. Случалось, ходить на ковер к высокому начальству и оправдываться за ошибки, которые, как потом, задним числом, вдруг выяснялось, не совершала. Любимая работа опостылела. Мечтала дотянуть до пенсии.
Производственная кутерьма, где властвуют хапуги, коротким замыканием ударила по беззащитной натуре. Иммунная система не совладала с энергией хамства. Клетки, миллионами лет служившие природе, затрепетали под нервным гнетом, спорхнули со своего генетического прицепа. И здоровые клетки, переродившись, стали мутантами.
Сухая палка задымилась,
Огонь исторгнув для людей.
Истопника, на божью милость,
Сожгли в костре, во славу дней.
Глава 7 Неверие
Наша старообрядческая община много лет уже как обзавелась своей церковью. Андрей Викторович Немилов сотрудник крупной строительной компании, на свои средства и на средства состоятельных прихожан выкупил и реконструировал добротное здание из красного кирпича дореволюционной постройки. Оно стоит возле моста в долине Барнаулки. Позаимствовав когда-то свое имя у города, мутная речушка нацелилась отсюда, втиснуться в могучую сибирскую артерию Обь.
Сооружение с куполом называется Храм Барнаульской Старообрядческой Поморской общины. Расположение в старом центре города для прихожан стало куда привлекательнее, чем невзрачный домик на Горе, который моя бабка звала Собором. Община постепенно расширялась.
Муть юношеской беспечности у меня с возрастом подсыхала. Стал изредка посещать церковь. Смотрительницей там состояла моя дальняя родственница тетя Зоя. Перед операцией у Веры, я пришел к ней посоветоваться и узнать, сколько будет стоить молитва за выздоровление. Она встретила меня в рекреационном помещении перед молельным залом.
– Теть Зоя, у меня Вера сильно заболела, хотел попросить вас помолиться за нее.
– Что с ней?
– У нее рак.
– Вот как?.. – тетя Зоя задумалась. – Операция будет? Она же у тебя не наша, кажется, мирскáя? – Спросила смотрительница, имея ввиду понятие о жизни в «миру», то есть в остальном православном обществе, кроме старообрядческого.
– А что, если мирскáя, за нее молиться нельзя?
– За всех молиться можно… – помолчав, нерешительно проговорила тетя Зоя и переспросила: – Сорокоуст? – Имея ввиду молебен о здравии.
– Вам виднее. Возможно, Сорокоуст.
– Вот бы ей покреститься у нас. Тогда бы точно помогло.
– Так она же крестилась.
– В мирскóй церкви крещение не настоящее.
– Возможно и перекрестится. Дело серьезное, предложу, – я оглянулся, посмотрел в зал. Над амвоном торжественно и грациозно свисало с купола роскошное паникадило. За деревянной ширмой в углу виднелась дверь, которая вела в служебную комнату. Представил, как Вера будет там исповедоваться.
– А что специальной молитвы за здоровье нет? – спросил я у тети Зои. – Сорокоуст – это ведь очень долгая молитва. Бабка, помню, когда исполняла ее, больше месяца и в собор ходила, и дома молилась.
– Да, Сорокоуст полагается. Сорок дней надо молиться. Большая служба.
– А сколько это будет стоить? – спросил я. Тетя Зоя назвала сумму.
– Хорошо, теть Зоя, я посоветуюсь с Верой, как она расценит.
– Посоветуйся. Приходи потом.
– Хорошо, теть Зоя.
Однако Веру занимали другие вопросы. Она внутренне настраивалась к предстоящей операции, а молитва за исход операции никак входила в ее планы. Надеялась, что все обойдется. Когда я сообщил ей о разговоре с тетей Зоей, она отреагировала прохладно.
– Делать тебе нечего.
– Что, ты думаешь так просто все? Это ведь не шуточки, такая операция тебе предстоит.
– Какая такая?
– Не боишься, что ли? – она посмотрела на меня пристально, ничего не ответила.
– Давай закажем службу?
– Нет, не надо, – ответила она. Затем, подумав, добавила: – Если бы знать наверняка, что будет толк…
– Думаешь, бесполезно?
– Да, думаю, бéстолку, – сказала Вера. А я считал иначе.
– Там вообще-то духовный труд распределен между несколькими женщинами. Они ежедневно бывают в храме и молятся. Помню, бабка молилась Сорокоуст, так приходила домой, чуть живая: уставала сильно. Молиться будут только за одну тебя, не как в вашей мирско́й церкви, молятся за список.
– Может быть, и надо, – засомневалась было Вера, но подытожила по-своему: – После операции, посмотрим. – Я дипломатично не настаивал. Так этот вопрос и замылили.
Как-то мне пришлось заехать по делам в наш второй офис, расположенный в центре города. Заправляла там, курируя экономику, Людмила Макаровна, жена Холодова. Заметив мое удрученное состояние, поинтересовалась, как чувствует себя Вера. Я ответил, что плохо. Чуткая женщина, она тут же при мне позвонила мужу, попросила посодействовать. Холодов незамедлительно связался с приятелем, работающем в онкобольнице на солидной должности.
На следующий день Веру положили в ту самую больницу, где ей в конце прошлого года удалили матку. Лапароцентез, незначительное хирургическое действие, с чем жена неделю лежала в местной больнице, сделали в тот же день, как поступила. За несколько минут. Потом уж сдавала анализы, обследовалась.
Тем временем случайно я обнаружил в книжном
