class="p1">– Так давай её с нами пригласим погулять, чего она с родоками-то тусит?..
– Им и вместе хорошо, – в оправдание своей скрытой ревности ответил я и улыбнулся, вспомнив ту неповторимую атмосферу уюта и счастья у них дома.
Однако, как я ни старался избежать нашего с ней контакта в этот вечер, я увидел, что Катя что-то сказала отцу и уже бежала в нашу сторону.
– Привет! – радостно сказала она. – С новым годом!
Она залезла в карман и достала оттуда что-то.
– Это тебе, подарок! – она улыбнулась мне и протянула то, что вытащила из кармана. Это была огромная шишка, похожая на сосновую, только в несколько раз больше.
– Спасибо конечно… – смутился я. – Только мне тебе нечего подарить в ответ…
– Да ничего! – смеясь, сказала она, пытаясь взбодрить своим громким смехом мою сконфуженную физиономию. – Это папа с юга привёз. Говорит, там таких полно валяется прямо на земле!
Я разглядывал эту шишку и понимал, что это самый дорогой для меня подарок в этом году.
– О, это Вадим! – опомнился я, вспомнив о существовании своего брата.
– Очень приятно! – сказала Катя и протянула ему свою тонкую изящную ручку в вязаной варежке.
– Он мой двоюродный брат, – добавил я, когда Вадим ответил на её жест и почти нежно пожал ей руку.
Мы гуляли до полуночи, весело болтая об учёбе, школе и всякой ерунде. Вадим рассказывал нам про город, его школу и своих друзей. Именно тогда, вероятно, во мне поселился тот червь восхищения и зависти, который потом напрочь разъел изнутри мою душу и довёл до того, что сподвиг меня в конечном итоге уехать в город.
Я видел, что Вадиму понравилась Катя. Может его привлекла родственная – городская, по сути своей, – натура, не похожая ни на кого в деревне, но очень напоминающая ему своей искренностью, прямотой и непредсказуемостью его городских друзей и подруг. «Она как будто из наших! Только без всех этих заносов и задираний вверх носов, без высокомерия и эгоизма, присущих городским особам!» – восхищённо описывал он мне свои впечатления о Кате после того, как мы уже проводили её до дома и шли к нашему. В порыве вспыхнувшей во мне ревности я попытался заверить его в том, что Катя на самом деле не совсем подходящий экспонат для разглядывания – и уж тем более трогания руками – что она ни с кем не общается, да и вообще она не в себе. В подтверждение своих слов я многозначительно покрутил пальцем у виска. Во мне на самом деле просто взыграл страх, что они могут подружиться и сойтись. А узнав Вадима за это короткое время, я понял, что если допущу это, то могу не только потерять Катю, но и оставить её с разбитым сердцем, так как понял, что для Вадима дружба с девушками, равно как и с лицами своего пола, существовала только в форме убийства времени. К счастью, на следующий же день Вадим даже и не вспомнил о Кате. Его ветреная городская натура напрочь выметала из его головы прошлое, оставляя только настоящий момент во всей его подчас скучной и неприглядной красе. Окончательно убедившись в отсутствии «нормальных девушек» у нас в деревне, Вадим совсем пал духом, впал в какое-то уныние и до своего отъезда практически не отрывался от своих электронных игрушек, не считая пары наших общих коротких вылазок в лес.
Вадим казался мне моим антиподом не только из-за его суетливости и ветреного характера, но и из-за его манеры постоянно вызывать во всех чувство обожания к самому себе. Я, напротив, был скрытым и даже застенчивым и считал это нормальным, а проявления такого поведения, позволявшие кому-то вдруг посчитать меня кем-то исключительным, наверняка толкнули бы меня в яму стыда и страха, в которой я просидел бы до конца своей скромной жизни. Так мне тогда казалось. За день настроение Вадима могло поменяться несколько раз. Он мог часами болтать без умолку о всякой ерунде, а потом столько же времени сидеть в глубокой задумчивости, никак не реагируя на внешние раздражители. Он был совершенно непредсказуем, любил пародировать всех, дурачиться, строить рожи и кривляться. И весь этот театральный спектакль на фоне моего чрезмерно спокойного нрава превращали его в глазах окружающих обитателей нашего мира в представителя какой-то совершенно другой вселенной.
Вадим был вспыльчив, импульсивен и склонен к разного рода сомнительным авантюрам. Он был инициатором наших прогулок по остовам неудавшихся архитектурных замыслов строителей светлого коммунистического будущего. Я познакомил его со своими сельскими товарищами, которым быстро надоели новогодние домашние посиделки, поэтому они массово начали вылезать на улицу и бесцельно скитаться по поселку с одного конца в другой, лишь бы не сидеть дома и не видеть больше пьяных отцов, бесконечных застолий и повторяющихся на всех каналах одних и тех же фильмов.
Моим друзьям Вадим не очень понравился. Он казался пришельцем с другой планеты, где живут отличной от здешней жизнью, носят совсем другую одежду и даже разговаривают на каком-то своём неведомом языке. Однако никто из них дипломатично не решался вступать в открытый конфликт с представителем другой цивилизации, держа почтительную дистанцию и не задавая лишних вопросов. Компания моих наиболее близких товарищей, состоящая из трёх человек, позвала гулять меня, а я позвал с собой Вадима, потому что считал неправильным оставлять его одного наедине со своими и моими родителями, с которыми – как с теми, так и с другими – он держался на почтительном расстоянии, не пуская никого в своё личное пространство, но и не имея привычки лезть в чужое. Для простых деревенских ребят он казался достаточно живым, но каким-то далёким, будто он жил какой-то очень интересной жизнью, но не хотел эту жизнь делить больше ни с кем. Манера общения Вадима также выдавала в нём представителя совершенно чуждого им мира. Он вёл себя достаточно вызывающе и смело, однако не проявлял никаких признаков враждебности или высокомерия. В манере поведения и общения Вадима было непросто угадать его намерения и отношение к новым знакомым. Вероятно, он чувствовал симпатию к ним, возможно даже он хотел подружиться, но вёл себя отстранённо просто потому, что так привык и по-другому не умел. А возможно его добровольная отчуждённость просто нравилась ему, потому что оставляла за ним право быть Прометеем, призванным нести свет и культуру в непросвещённые деревенские массы, оставляя в то же время свои мысли и чувства скрытыми за ореолом таинственности своей загадочной городской личности.
Однако, нести свет в тьму невежества и отсталости деревенских умов было
