не так просто, как могло показаться на первый взгляд. Его попытки объяснить им философию скейтборда или преимущество Пепси-Колы над Кока-Колой разбивались о скалы непонимания и недоумённые взгляды нашей непросвещённой аудитории.
– Ну, вы и деревня! – негодовал Вадим после долгих попыток объяснить нам нюансы наступающей компьютерной культуры, вкладывая в эту фразу своё бессилие относительно дальнейших попыток продолжать это и негодование от того, что мы не можем понять простейших вещей. После этого он опускал руки и как минимум на полчаса уходил в себя. Часто бывало, что и я не понимал Вадима, и это было нормально, потому что я был выращен и созрел в том же огороде, что и мои друзья, и принять такие идеи мне было так же сложно, как и им. Однако это непонимание, в отличие от моих друзей, я воспринимал именно как свой недостаток, а не его.
За неделю пребывания у нас дяди и его семьи у меня сложилось предвзятое и ослепившее меня впечатление о городе как о каком-то волшебном недоступном месте, где жизнь течёт совсем по-другому, нежели в деревне, где всё больше, чище, культурнее, гармоничнее и доступнее, но одновременно и веселее и проще, чем у нас. И это мнение практически полностью утвердило меня в желании и намерении каким-то образом попасть в это волшебное место, где меня, по моему мнению, ждала лучшая жизнь.
Дядя переехал жить в город из небольшого районного центра, где они росли вместе с моей матерью, когда ему было около двадцати лет. Когда моя бабушка, их мама, умерла от осложнений после воспаления лёгких, а мой дед начал пить до такого состояния, что перестал узнавать своих детей, он окончательно понял, что оставаться там не было никакого смысла. Моя мама уже уехала в областной центр двумя годами ранее, чтобы поступить в училище, и так больше и не вернулась жить в родные пенаты. Дядя отправил своего отца в больницу, а сам собрал небольшую сумку с необходимыми вещами и сел в первый же автобус до областного центра. Больше его там ничего не удерживало, да и числился он не на лучшем счету среди знакомых, друзей и представительниц прекрасного пола, считавших его немного странным и чересчур замкнутым. Единственным родным человеком для него оставалась сестра – моя мама – с которой они были очень дружны с самого раннего детства. В городе он поселился недалеко от её общежития, чтобы иметь возможность чаще встречаться и поддерживать друг друга при необходимости. Через год из реабилитационного центра, где содержали их отца, пришло уведомление о его смерти. Не выдержав одиночества и чувства стыда за своё поведение перед собственными детьми, он как-то холодным осенним вечером сбежал из палаты, купил на последние деньги несколько бутылок водки, напился до той стадии забытья, когда человека покидает инстинкт самосохранения, забрался на крышу той самой лечебницы и не раздумывая шагнул с неё в пустоту безмолвной ночи. Мой дядя и моя мама похоронили его спустя три дня на местном кладбище, собрав денег лишь на могильный крест, самый дешёвый гроб и маленькую табличку с именем и датами рождения и смерти, после чего за пару дней решили все вопросы с квартирой, которую их отец получил в своё время от администрации в небезвозмездное пользование, и уехали из родного городка, чтобы больше никогда туда не вернуться.
Я видел своего дядю примерно раз в год, когда он приезжал навестить мою маму. Обычно он приезжал один, но в этот раз он решил привезти всю свою семью, включая даже кота. За разговорами с моим отцом, подслушанными мной иногда случайно, а иногда из любопытства, мама говорила, что брат за годы жизни в городе стал совершенно другим человеком, что, по его же словам, он нашёл в городе нечто такое, своё, чего так и не смог найти за все годы взросления в родном посёлке. Однако положительными были эти изменения или отрицательными, для меня тогда оставалось загадкой. Вероятнее всего, эти изменения, как бы они ни отразились на моём дяде, казались ей положительными, потому как мама, судя по всему, уже давно разрабатывала план отправить и меня жить в город. Я не знал об этом до тех пор, пока как-то в один из тех новогодних вечеров за ужином дядя не спросил меня, не хотел бы я поехать в город после окончания школы, при этом как-то странно, заговорщически, скосив взгляд на маму. Я вопросительно посмотрел сначала на отца, потом на мать, которая только улыбнулась в ответ. Да, судя по всему, эта идея вынашивалась давно – в письмах, телефонных разговорах, при его визитах ранее. По меньшей мере, это продолжалось последние полтора года, после того как я поступил в десятый класс и в глазах матери стал выглядеть совсем взрослым настолько, что пора было решать мою судьбу, и настолько умным, что достоин лучшей жизни в большом городе, где много возможностей, денег и интересных людей. После минутного молчания, когда я так и не нашёлся, что ответить, дядя сказал, что готов помогать мне первое время, столько, сколько понадобится для того, чтобы я встал на ноги. А в случае, если я не поступлю в университет, о возможности чего я тоже узнал только этим вечером, он готов был помочь мне устроиться на работу.
Что и говорить, а представившаяся возможность пожить в городе, на тот момент подкреплённая моими уже начавшими развиваться фантазиями и мечтами об этом, казалась мне чертовски привлекательной! Эта идея захватила меня с того же вечера, когда я, покраснев от нараставшей во мне радости и безмерной благодарности, не мог сказать ни слова, а мама рассмеялась, увидев мою нелепую физиономию, так, что чуть не подавилась варёной картошкой.
– Мне кажется, он не против, – сказала она, когда успокоилась, и с улыбкой посмотрела на меня, потом на дядю. Полуторагодовая подготовка и обсуждение планов принесли положительный результат, что, вероятно, сбросило с плеч каждого из заговорщиков по тяжеленной скале сомнений и страхов. Отец не сказал ничего. Он лишь молча жевал, смотря в свою тарелку, и не выражал не только признаков счастья, но каких-либо эмоций вообще. Вероятно, весь этот план был им не совсем одобрен с самого начала, о чём и говорила его отрешённая физиономия, однако только ему было известно, на что он пошёл ради этой уступки. Когда мама и дядя уже мысленно поздравили друг друга с этой победой, отец молча встал из-за стола и ушёл на кухню, унося с собой свою тарелку якобы
