с Женькой!
Полковник поглядел на жену. Елизавета Матвеевна только вздохнула, пожав плечами: три доктора в семье – это, пожалуй, слишком!
– Ну, если решил, то начинай серьёзно работать уже сейчас. В медицинский можно поступить только с отличными знаниями, – напутствовал сына профессор. Он, несомненно, был горд и польщён выбором Бориса. Тревожился за него и одновременно знал твёрдость характера юноши.
«Будь что будет, – думал доктор. – Пусть пробует, а я стану ему помогать чем смогу».
– Не беспокойтесь, Пётр Митрофанович, я смогу! – будто читая его мысли, твёрдо заключил разговор Борька.
Полковник вновь поглядел на жену, а та – на него. Прожив в их семье уже почти восемь лет, мальчик так и не научился называть его отцом. А вот Елизавету Матвеевну мамой всё-таки звал.
Пётр Митрофанович никогда не обсуждал эту тему с женой, полагая, что она может подумать, будто он ревнует к ней Борьку! Совсем нет! Однако чуткая супруга и без того знала, что её муж страдает.
В ту ночь старый доктор никак не мог уснуть.
«И почему это так? – думал он, ворочаясь в кровати. – Может, я плохой отец?»
– Что с тобой, Петенька? – забеспокоилась жена.
– Да что-то не спится!
– Ты для него больше чем отец, – твёрдо сказала Елизавета Матвеевна, понимая, отчего не спится её мужу. – Ты в его глазах – воин! Подожди, мальчик рано или поздно растает!
– Эх, хорошо бы рано, а не поздно! – вздохнул Пётр Митрофанович, благодарно обнимая жену.
Наступили 50-е годы, принёсшие первое боевое столкновение бывших союзников по антигитлеровской коалиции – СССР и США в ходе корейского конфликта 1950-1953 годов. Пришла холодная война. Америка объявила «поход против коммунизма» и грубо вмешалась в гражданский спор двух корейских государств на стороне юга. Началось планомерное уничтожение народа КНДР, его народно-хозяйственных объектов и инфраструктуры. Американцы разработали план, носивший зловещее название «удушение», в котором ставились цели по разрушению плотин и водохранилищ, уничтожению рисовых полей. Рис – основной продукт питания жителей Азии. Его уничтожение означало бы голод и медленную смерть для народа севера. США сосредоточили в Корее огромное количество авиации – свыше 2400 боевых машин, и, добившись превосходства в воздухе, начали наращивать свою сухопутную группировку, высадив с моря 15 сентября 1950 года свой 10-й бронетанковый корпус в районе Сеула. Продажное большинство в ООН, послушное американскому агрессору, поторопилось объявить силы вторжения США своими войсками. Символично и то, что командовать ими назначили небезызвестную личность – генерала Макартура.
И вот уже бывшие союзники лицом к лицу и друг против друга. В небо над Кореей поднялись прославленные асы Великой Отечественной: А. Алелюхин, И. Кожедуб, А. Шевцов, Н. Сутягин и многие другие высокие профессионалы войны. За время боёв наши пилоты вылетали на боевые задания 63 тысячи раз (!), сбив 1309 самолётов противника, в то время как советские ВВС в Корее потеряли 335 самолётов и 120 лётчиков. Тридцать пять боевых пилотов были удостоены звания Героя Советского Союза. От их боевой работы хвалёные американские Б-29 горели, как свечки, а в них гибли по десять-двенадцать человек экипажа.
Мастерски действовали и советские зенитчики, сумевшие надёжно прикрыть важнейшие наземные объекты от варварских налётов вражеской авиации.
Россия вновь ценой героических действий своих сынов спасала чужие жизни. На этот раз – корейского народа.
В порыве слепой ярости американская авиация нанесла пиратский удар по советскому аэродрому у Сухой Речки под Владивостоком, принадлежавшему ВВС Тихоокеанского флота, впоследствии малодушно объявив этот удар ошибкой. Однако всем было понятно, что ошибиться в ясную погоду при отличной видимости невозможно.
Прочитав о случившемся в газете «Правда», Пётр Митрофанович невольно вспомнил 1945 год. Тогда советские войска стремительно наступали в направлении Дрездена, а фашисты откатывались всё дальше на запад. Неожиданно союзники по собственной инициативе, без уведомления советского командования, хотя город находился в зоне, определённой для оккупации советскими войсками, нанесли массированный бомбовый удар по жилым кварталам Дрездена, превратив их в руины. Погибли десятки тысяч ни в чём не повинных людей. А вот на аэродром Клотцше, где находилась школа пилотов люфтваффе, на окраине города тогда не упала ни одна бомба!
«Вот он, драный американский почерк! – мысленно выругался боевой доктор, швырнув газету на стол. – Годы идут, но ничего не меняется! Главная их цель – уничтожить людей! И ведь уже были Хиросима и Нагасаки!»
Борькина семья с тревогой следила за событиями в Корее. Там в составе советских сил были развёрнуты два полевых госпиталя, в одном из которых выполнял свою миссию военного хирурга майор медицинской службы Евгений Добров.
Письма из Кореи приходили редко. Вместо адреса на конверте стоял красный штамп неведомой войсковой части – посредника в переговорах с сыном. Евгений ничего не рассказывал о войне. Писал только, что здоров, и немного о работе. Все письма повторялись, будто бы вынутые из-под копирки. Было понятно, что их читают, прежде чем отправить адресату. Но за скупыми строчками сыновьего послания полковник угадывал всё: сложную войсковую обстановку, работу без сна до полной потери сил, жару и неведомые в России болезни. О своих догадках и соображениях Пётр Митрофанович молчал, подбадривая домашних, делая упор на то, что письмо написано самим Евгением, а значит, всё хорошо! А трудности были, есть и будут!
Елизавета Матвеевна вздыхала, брала очки и сосредоточенно глядела в книгу, делая вид, что читает.
Вспоминал свою войну и Борька. Он хорошо знал, что где-то в Корее, на другом конце земли происходит страшное – убивают мирных людей! А ещё он был убеждён, что многих из них, как когда-то и его самого спас отец, непременно спасёт его брат – военный хирург и герой!
Евгений вернулся неожиданно летним утром пятьдесят второго, молчаливый и посуровевший, с седой головой. А ещё через неделю его пригласили в Кремль – решением Верховного Совета СССР Евгений был награждён орденом Боевого Красного Знамени. Так завершилась вторая в его жизни война.
Борис оканчивал третий курс, как вдруг пришла телеграмма из дома. В ней Елизавета Матвеевна приглашала его на телефонные переговоры.
– Боря, сынок, Пётр Митрофанович серьёзно болен, – сказала она каким-то изменившимся, незнакомым голосом. – Он сейчас в своём госпитале. Поторопись!
– Что случилось, мама? – напрягся Борис, чувствуя, как звонко стучит сердце.
– Поторопись! – тихо повторила Елизавета Матвеевна, и на другом конце провода раздались прерывистые гудки.
Прямо с переговорного пункта Борис метнулся к начальству и уже вечером ехал в поезде, идущем в Липецк.
Пётр Митрофанович лежал в отдельной палате военного госпиталя, которым ещё недавно руководил. Глядя в распахнутое окно, выходившее в тенистый двор, и слушая лёгкий шелест листвы, полковник вспоминал свою жизнь.
«Как странно, – размышлял старый доктор, – вот и жизнь прошла,
