за окном по автостраде рассекают… Как там машины могут быть, если я дома?
Я пропустил мимо ушей очередной навет на свое жилище и присел на табурет неподалеку от свитого Аленой гнезда, где на деревянной столешнице перед ней помещались телефон, недопитый стакан сока и импровизированная пепельница, глядя на которую мне тоже захотелось закурить.
— Мой черед говорить банальности… — начал я, в рассеянье изучая замысловатый дизайн, составленный из множества прорех и заплаток, покрывающих Аленины джинсы. — Как по мне, замечательная история. Я про твою Вайнону, а не про коврик для обуви, если что… Не уверен, все ли оттенки я уловил, но центральное чувство мне точно знакомо. Роскошное чувство, когда находишь ему стоящее применение. Ты, похоже, нашла и… посмотрим, что из этого выйдет… Да, чудесная история: молодец, что решила со мной поделиться. Я, признаться, тронут… И вот еще — не дождешься, сестренка: даже не собираюсь краснеть за свои сентименты.
— А сам покраснел, — немедленно донесла Алена.
— Что ж, ну и пусть. Если стану коричневым, знай, что еще и позеленел от зависти. Зато настроение как поднялось — на два пальца, самое меньшее. Пожалуй, первая хорошая новость за невесть сколько времени…
— А между прочим, сам ты как? — внезапно переключилась сестра, несомненно, зацепившись за последнюю фразу, некстати напомнившую ей о том, что у меня тоже может быть какое-то настроение. — Видок у тебя неважный, если вдруг интересуешься…
— Переусердствовал на тренировке, — едва ли Алена имела в виду мои физические кондиции, но подмена духа материей никогда еще меня не подводила, если срочно требовалось что-то упростить в своей жизни: пусть даже всего-навсего увильнуть от неудобного разговора. В перспективе, конечно, такой ход всегда оборачивается крахом, однако, по крайней мере, помогает дотянуть до этой перспективы. — К вечеру намереваюсь воскреснуть, хотя о завтрашнем дне лучше пока не задумываться. Завтра все будет болеть, как после потасовки.
— Можно подумать, ты знаешь, как это, — усомнилась сестрица. — Что-то не припоминаю тебя с бранными увечьями после героической драки. Расцарапанная спина не считается, чемпион! Уж этого я точно навидалась.
— Ну, как же… А кто мне в глаз засветил два года назад, когда я отчий дом покидал среди ночи? Всего-то и оставалось сделать, что тебя, дебоширку, обнять и в семейный очаг помочиться. Шрам на брови до сих пор остался…
— Дай посмотреть, — отставив в сторону сигарету, которую она попусту держала в пальцах, Алена склонилась со своего пьедестала и, исследовав мою бровь, мягко прикоснулась к ней губами. — Нету там почти ничего… Нашел, что вспомнить. Я тогда рыдала в три ручья и верить не хотела, что так все кончается. И кстати, я тебя обняла! Вот отдирать меня силой — было плохой идеей…
Я поднялся с табурета и несколько раз прошелся по кухне, от холодильника к буфету и обратно, слегка сгибая колени и напружинивая бедра:
— Ногам особенно досталось… По-хорошему, нужно было к Вахтангу заглянуть: мышцы размять после нагрузки, но времени не хватило… А наша новая мастерица мне вряд ли поможет, будь она хоть Джонни Депп в придачу. Босыми прогулками по спине тут дело не обойдется… К слову, как она тебе по этой части? Твоя Вайнона?
У Алены резко напряглись скулы; во взгляде ее внезапно похолодевших глаз застыло подлинное недоумение или даже недоверие, словно я ляпнул нечто такое, чего от меня никак нельзя было ожидать.
— Ответ, наверное, предсказуем, — медленно проговорила она, — Но я все же спрошу… Что значит, как она мне? По какой такой части? Ты о ремесле ее, что ли?
— Верно, — подтвердил я, ощущая себя несколько неуютно (обиделась? рассердилась? ревнует?). — Вспомнилось, как ты ее нахваливала по телефону: золотые руки, дарование и прочее…
— Ох, Димка… — взгляд сестренки уже потеплел, зато теперь она таращилась на меня в точности, как на подаренного ей однажды ослепительно-белого пони, когда ему вдруг загорелось обделаться непосредственно в момент презентации. Здесь, вероятно, не помешает контекст. Подарок был от меня. И прелесть его состояла не том, что пятнадцатилетней Алене грезилось о крохотной белоснежной лошадке. И даже не в том, что такую лошадку можно было обряжать единорогом и раскатывать по всей усадьбе в образе очаровательной феи. Дело не совсем в этом. Пятнадцатилетней Алене нравилась метал-группа Deftones из Сакраменто и в особенности ее третий альбом «White Pony», которым сестра громыхала в своей светлице с утра до вечера. Парни из Deftones также единорогами не бредили, и потому посвятили свой альбом не недоразвитой кобылке, а тому самому «white pony», за которым вы вполголоса обратитесь к драгдилеру на англоязычной улочке. Так что упомянутый конфуз, постигший белогривого Чино, был воспринят Аленой не в качестве крушения идеалов, но со смешанным чувством сожаления и злорадства. Ох, и обосрался ты, братец: любо-дорого смотреть, — примерно так можно было истолковать ее взгляд, направленный сейчас в мою сторону.
— Ох, и дуралей ты, братец, — сказала Алена. — Просто диву даешься, каким ты бываешь придурком. По телефону я врала, это ежу понятно. Как еще девчонку из салона можно отрекомендовать? Она еще и татухи бить учится, но, согласись, под таким предлогом ее в твой дом приглашать не стоило. А приватный массаж — чего лучше…
— Посыл ясен, — мне пришлось задуматься. — Только в чем я обсчитался? Да еще так, что в дуралеи угодил? Все-таки массажистка она у тебя или нет? Как ее, кстати, по-настоящему? Вика?
— Вот поэтому ты и дуралей, солнышко! — Алена сокрушенно покачала головой: ее светлые пряди пришли в движение, а, успокоившись, легли вокруг ее лица с какою-то особенной укоризной. — У меня она: Вайнона, Вика, девушка, подруга, любовница, да хоть телочка — что угодно из этого. Но уж никак не массажистка! Чем нужно думать, чтобы спросить: как она мне в этой роли? Как тебе Кристи в роли официантки?
— Ну, дружочек… Разница в том, что Кристина не официантка. Никогда ею не была и — только не говори никому — быть не способна…
— Ты что, не догоняешь? Да, Вика трудится, добывает свою копейку. У нее есть занятие: любимое, причем… Но, камон! Я не пользовалась Викой в этом качестве. Это совершенно исключено. Невозможно и немыслимо! Она не станет делать что-то для меня — за деньги, о чем бы ни шла речь. Не сделается моей обслугой —
