трахаться, но это делает ее еще более соблазнительной.
Сэйдж — это ядовитое яблоко. Слишком красива для своей собственной пользы, но может убить тебя одним укусом. Даже при мысли об этом я все равно готов впиться в нее зубами.
Мне никогда не удавалось все обдумать. Я действую только под влиянием импульса, и сейчас единственное, о чем я думаю, это показать ей, чего ей так не хватает.
— Я не могу дождаться того дня, когда ты придешь искать неприятности, принцесса. Мне будет так весело с тобой.
В помещении раздается треск кожи о кожу, моя щека горит от ее прикосновения. Я все еще чувствую, как ее ногти прошлись по мне. Боль остается на моей коже, а в груди пульсирует желание продолжения.
Я провожу языком по внутренней стороне щеки, самодовольно ухмыляясь.
— Только через мой труп, чертов, поджигатель. — прошипела она.
Да, мне так понравится наблюдать, как ее маленький дружок сгорит под моими ногами, пока я буду уводить его девочку прямо из-под его гребанного носа.
В средней школе меня очень раздражало, когда люди задавали глупые вопросы о нас с Роуз. Да, мы близнецы, но это не значит, что я могу читать ее мысли.
Постоянные «Где твой близнец?». Они всегда называли «близнецами», даже когда находились порознь.
Только в средней школе мы стали разными людьми. Она двигалась в одном направлении, а я к вершине пищевой цепочки. Нас больше не называли «близнецами». Просто Розмари и Сэйдж.
И бывали моменты, как сейчас, когда луна была высоко и темнота окутывала мою спальню, когда я тосковала по привязанности к ней. Мне не хватало того, чтобы быть рядом с ней на людях, чтобы меня всегда воспринимали как одну половинку целого.
Как по часам, тихие печальные крики Роуз разбудили меня. Это происходит почти каждую ночь, и я не удивляюсь, когда вижу, что зеленые часы показывают 3:34. Я вздыхаю, сажусь, потягиваюсь, затем поднимаюсь. Отработанными движениями я перемещаюсь по комнате, не включая свет, открываю дверь и направляюсь в комнату, расположенную прямо рядом с моей.
Когда-то я слышала, что наши спальни являются прямым отражением того, какие мы внутри, и если это правда, то мы с моей сестрой-близнецом настолько разные, насколько нас представляют люди.
В ее спальне плакаты музыкальных групп, растения в горшках, много одежды черного цвета и ночник, который проецирует звезды на потолок, а моя — розовая, организованная, с большим количеством естественного света и пушистым белым ковром на полу.
Часть меня, которую я держу взаперти, не хочет принимать то, что мы так далеко отдалились друг от друга.
Ее голос напоминает мне о причине, по которой я вообще пришла сюда.
С я легкостью иду к ее кровати, устраиваясь рядом с ней. Мягкие хлопковые простыни окутывают меня, запах дыма и одеколона прилип к кровати от толстовки Сайласа, которую она носит.
Кончиками пальцев я дотрагиваюсь до лица сестры, и ее мышцы на лбу расслабляются. Проводя ими по ее носу, успокаивая ее бодрствование, я даю ей понять, что от какого бы монстра она ни убегала в своей голове, он не реален.
Она шевелится от моих прикосновений, сознание на грани того, чтобы взять верх.
— Это просто сон, Ро, ты в порядке, — шепчу я, ожидая, пока она поймет, что на самом деле она в ловушке кошмара и что в любой момент может покинуть это место.
Что она и делает после еще нескольких минут рисования моего пальца на ее лице. В конце концов, она открывает глаза, и ей требуется мгновение, чтобы привыкнуть к реальности.
— Я разбудила... — зевает она. —… тебя?
Я качаю головой.
— Нет, я была на пути в ванную и услышала, как ты ворочаешься, — вру я.
Схватив верхнюю часть своего одеяла, она накидывает его нам обоим на головы. Мы оказываемся в темноте под ее одеялом, и я переношусь в то время, когда мы были маленькими девочками и отказывались спать в разных кроватях. Когда я еще не была одурманена, а мир все еще был полон возможностей. И это так, только не здесь, не в этом городе. Ночью, когда наши родители спали, мы забирались под одеяла и рассказывали друг другу истории или сны.
Под этими одеялами я могу снять маску и снова стать той маленькой девочкой. Не оглядываться через плечо, чтобы увидеть, кто за мной наблюдает, не оскорблять других, чтобы остаться на вершине. Сейчас мне нечего бояться.
— О чем был кошмар?
— То же самое, что и всегда. Темные коридоры, странные голоса.
Бывают моменты, когда я завидую тому, какая Роуз нежная и открытая. В другие моменты я ненавижу себя за то, что пытаюсь разобраться в этом, потому что я завидую.
Завидую тому, что со мной случаются плохие вещи.
Завидую тому, что у нее все еще есть способность заботиться о других. Видеть в них хорошее.
В то время как я топлюсь в чане с черной смолой, которая, кажется, не хочет меня отпускать.
— Прости меня за грубость на днях в закусочной, — шепчу я, подложив руки под голову и глядя на нее. Свет от ее звезд пробивается сквозь щели на одеяле, давая нам минимум света.
Роуз улыбается, и мое сердце немного болит от того, какая она щедрая и добрая. Как легко она прощает. Это моя самая большая проблема с ней и Сайласом. Что, если один из них причинит ей боль? Что, если он причинит ей боль? А она просто продолжает позволять ему, потому что, когда Розмари любит кого-то или что-то, она любит это так сильно, и неважно, как они к ней относятся.
Наши родители — идеальный пример.
— Все в порядке, Сейдж, — отвечает она. — Я знаю, это потому, что ты чувствуешь, что должна быть злой, чтобы выбраться из этого места, не пострадав. Я просто... я не знаю почему. Раньше ты была такой счастливой и свободной, а потом в один прекрасный день ты просто изменилась. Почему ты не хочешь рассказать мне, что с тобой случилось?
— Мы можем не говорить обо мне? Ты не можешь представить, как сильно я не хочу сейчас говорить о себе.
— Я скучаю по разговорам с тобой. О тебе прежней. Знаешь, о той, которой
