class="p1">— Молодцы! — похвалил Елисеев, не теряя достоинства. — Но главная охота на самом деле еще впереди! — Он к чему-то прислушался. — Вот она! Значит, так, мы из торговли, — предупредил, он, понизив голос до шепота.
Через минуту, словно по заказу, послышались хлопки раздвигаемых еловых веток, из низкого ельника на поляну вышел здоровенный мужик в бараньем полушубке и высоких яловых сапогах. На шапке его красовались скрещенные ружья и лосиные рога. Третье, настоящее ружье висело на плече мужчины. «Егерь», — догадался Линяев.
— Кто такие? Билет есть? — грозно напустился егерь.
— Мы с базы ОРСа, — быстро произнес Елисеев, протягивая охотничий билет.
— А хоть бы прилетели с Луны, — парировал егерь, пренебрежительно заглядывая в билет, — закон един для всех! Март — запрет на охоту. Кроме как на лис.
— Так мы и бегали за лисой, — включился Линяев. — На воротник его жене, Елисеева. «Без модного воротника, говорит, не пущу на порог». А мы, стало быть, помогаем. Травим!
— А то у вас на базе нет воротника. Ишь, бедные какие, — усмехнулся егерь и ткнул сапогом в бумагу, недавнюю мишень. — Вот охотились на кого. Так что будем оформлять акт. — И перевел из-за спины на живот брезентовую полевую сумку.
— А может, не надо? — заканючил Елисеев. — Что мы такого сделали?
— Да, да. С каких это пор бумага стала считаться дичью. Что-то я такого зверя у Брэма не встречал, — вмешался Линяев.
— Ах, какие мы умные, хитрые. Даже про Брэма знаем, — передразнил его егерь. — Сейчас оштрафую, и будет вам Брэм.
Но по его замедленным движениям, по тому, как он долго рылся в сумке, Линяев понял, что егерь только пугает актом и штрафом.
— Эх, не повезло вам! Кончились бланки. Вчера последний отдал. Теперь придется вести на кордон. А там уж точно выпишут штраф. Могут конфисковать и это ружьишко, — притворился егерь сочувствующим.
— Тогда не надо вести. Здесь бы и отпустил, — посоветовал Елисеев.
— У нас сегодня приемка товара, — вступил в игру Чернин.
— Я б отпустил. Да вдруг узнает кто? В лесу, считай, у каждого дерева глаза есть и уши, — посетовал егерь. — Почему я должен рисковать за людей мне как практически, так и теоретически посторонних? У меня дети. И жена есть Просит.
— Да разве мы посторонние? — обиделся Елисеев. — Все люди — братья!
Егерь сплюнул и молвил с досадой:
— До чего же вы недогадливые. Все надо думать за вас. Ну ладно. Сколько при себе наличных?
— Чего именно? Дроби? — прикинулся Елисеев простаком.
— Денег, конечно! — раздраженно прикрикнул егерь и покраснел. Видно, он в этой ситуации чувствовал себя не столь свободно, наверно, жалел, что затеял это дело.
— Не получите от нас ни копья! — угрюмо сказал Чернин. — Мы, дорогой, из телевидения!
Егерь с трудом проглотил застрявший в горле комок испуга и соврал:
— Ну, как же! Я вас видел по телевизору. Как же, вы Елисеев! — добавил он, заглянув в охотничий билет.
— Елисеев — это я, — обиженно напомнил оператор.
— Вот-вот! Вы еще были в этом… — Егерь, уставясь на Елисеева, описал рукой нечто неопределенное.
— В том был я, — уточнил режиссер.
— Ну да. В этом вы, — заметался затравленный взяточник. — Потому и сразу узнал. Еще бы не узнать! Только дай, думаю, смолчу. Проверю: и впрямь ли они такие идейные, как говорят? А вы — молодцы, устояли!
— Спасибо за высокую оценку. — Чернин ядовито раскланялся, он взял дело в свои руки, теперь ставил маленький спектакль. — А лицезреть меня на экране вы не могли никак. Тем более в этом… — режиссер повторил жест егеря. — Я всегда за кадром.
— Вот туда я не заглядывал, — пожалел егерь. — А его видел точно! — Он указал не то на Елисеева, не то на Линяева, понимай, как хочешь. И снова залился алой краской.
— Их вы тоже не могли видеть, — безжалостно отрубил Чернин.
— А я узнал все равно! — отчаянно уперся егерь.
— Ладно. У нас нет времени. Если мы проштрафились, ведите на свой кордон, — сказал Чернин, завершая спектакль.
— С чего это? Вы палили в бумагу, можно сказать, тренировались, а я вдруг поведу? Да что я не понимаю? И билет свой возьмите! — он сунул в руки Елисеева билет, словно раскаленный.
— Жаль, нет поблизости милиции, — сказал Елисеев. — Но если я узнаю, что вы продолжаете брать взятки, лично примусь за вас.
— Кто продолжает, кто продолжает?! — возмутился егерь, отводя глаза. Он не знал, как избавиться от них, и вдруг придумал: — Да ну вас! С вами как с людьми, а вы!.. — И, притворясь обиженным, зашагал прочь. — Чтоб вам… — донеслось напоследок из ельника.
— И вы, Елисеев, хороши! — Чернин не мог остановиться. — Кто же так ловит взяточников? Надо было подключить милицию, пометить купюры. Неужели вы не знаете, как это делается? Хотя бы по фильмам?
— Были только слухи, а этого мало. Вдруг все не так? Браконьеры, они, знаете, тоже… им бросить тень на честного егеря, все равно что… все равно что выпить стакан воды, — запротестовал Елисеев.
— Успокойтесь, — вмешался Линяев. — Не за чем сажать человека, если он еще не разучился краснеть. Теперь ему этой науки хватит на всю остальную жизнь.
Они вернулись в машину. Застоявшийся «Москвич» рванул с места в карьер. Но не зря накаркал егерь. Едва дорога завела подальше в дебри, из-под капота повалил дым.
— Пожар! — крикнули пассажиры.
Елисеев тушил пожар водой из радиатора. Вставил туда резиновый шланг, втянул в себя воду и, раздув щеки, брызгал на клубы дыма.
Потух пожар, выяснилось другое: вода в радиаторе иссякла, ехать нельзя.
— Растопим снег в ведре, — предложил Линяев.
— Ведро-то брезентовое, — охладил его пыл Елисеев.
Ждали проезжий транспорт — не дождались. Неуверенно сказали «эй, ухнем!» и нажали плечом сзади. «Москвичок» пополз со скоростью похоронной колымаги. Тем временем над головой появилось алюминиевое солнце. Поторчало для видимости, чтоб потом не говорили, что его не было. Потом покатилось вниз, наливаясь красным цветом.
Под вечер выползли к неширокому каналу. Над каналом стоял пар. Вода здесь не замерзала. На дне клокотали горячие ключи.
Елисеев взял ведро и, разъезжаясь тяжелыми ботинками по наледи, заскользил к воде. Вдруг он отшвырнул ведро и, словно ошпаренный, помчался к машине, выхватил кинокамеру «Конвас» и ринулся назад. На ходу он крутил объектив. Линяев и Чернин высунулись из машины.
Елисеев плюхнулся на живот и выставил «Конвас» перед собой. Камера неистово зажужжала, вбирая в себя увиденное. Пораженные Линяев и Чернин раскрыли рты.
Через канал, подняв хвост, плыла лиса. Солнце опускалось за горизонтом, и хвост лисы пылал на закате. Она бережно держала этот дивный факел, опасаясь потушить его о воду.
Видение растворилось на том берегу. Елисеев поднимался,
