как и то, что меня назвали Ильей в честь русского партизана, который умер у тебя на руках?
Томаш угрожающе поднимается. Эва подскакивает к мужу, чтобы в случае чего вмешаться.
Т о м а ш (после паузы берет фуражку и идет к двери). Хотя бы так. Ему было тогда столько же лет, сколько тебе сейчас, и ему еще очень, очень хотелось жить. И если я могу попросить тебя кое о чем, то…
И л ь я. Ты — меня?
Т о м а ш. Постарайся быть достойным этого имени. (Уходит.)
Долгая пауза, во время которой Эва провожает Томаша на лестницу: братьям после слов отца уже нечего сказать друг другу.
Э в а (вернувшись). Боже мой. Вот никогда не думала, что доживу до такой нервотрепки. И все из-за собственных детей.
М и к и. Из-за меня можешь не нервничать.
И л ь я. Разумеется, в каждой семье всегда только одна паршивая овца.
М и к и. Изволил оскорбиться?
И л ь я. У тебя все впереди, ты еще узнаешь, что такое жизнь.
М и к и. Хватит меня пугать.
И л ь я. Но эгоист в тебе проклюнулся первоклассный.
М и к и. Во мне?
И л ь я. А в ком же еще? Ты ведь мог бы мне помочь.
М и к и. Ты слышал, что сказал отец?
И л ь я. Конечно. А ты еще больше укрепляешь в нем его чистоплюйство… своими благородными разговорчиками, что, дескать, не нуждаешься в его протекции.
М и к и. Я и в самом деле не нуждаюсь.
И л ь я. Чокнутый!
М и к и. Какой есть.
И л ь я. Интересно, до каких пор ты таким останешься?
М и к и. Навсегда.
И л ь я. Такой у нас твердый характер?
М и к и. А у тебя уже нет никакого?
И л ь я. Чего?
М и к и. Ты ж говоришь о характере…
И л ь я. Чокнутый!
М и к и. Как тебе угодно.
И л ь я. Именно так, как я говорю.
Э в а. Ну довольно! Я не желаю больше слушать!
М и к и. Я его не обзываю.
И л ь я. Ну что тебе стоило просто сказать отцу, чтобы он перестал валять дурака!
М и к и. Почему ты сам ему это не скажешь?
И л ь я. Да ведь я говорил, я даже просил его.
М и к и. Ты уверен, что если я попрошу его за тебя?..
И л ь я. Не за меня. За меня не надо, ты попробуй за себя.
М и к и. Ну и логика! Сначала за себя, а потом за тебя…
И л ь я. Ну хорошо, хорошо, тогда пусть он это сделает только ради меня.
М и к и (после паузы протягивает Илье руку). Договорились.
И л ь я. Что?
М и к и. Я пойду поищу его.
Э в а. Куда?
М и к и. Я еще успею его догнать.
И л ь я (провожает Мики до дверей). Я твой должник.
М и к и. Но я надеюсь, что своего «эгоиста» ты возьмешь обратно.
Э в а (оставшись с Ильей). Только захочет ли отец слушать? Боюсь, что нет.
Звонит телефон.
И л ь я (берет трубку). Да… Нет… Он только что ушел. Когда? Завтра в девять? Но ведь завтра воскресенье… Да… Понял. Хорошо, я ему передам.
Э в а. Кто звонил?
И л ь я. Какая-то деятельница.
Э в а. О господи!
И л ь я. Надо не забыть напомнить отцу, что завтра утром у него пленарное заседание участников Сопротивления.
Э в а. Какое заседание?
И л ь я. Его приглашают партизаны.
Э в а. В воскресенье?
И л ь я. У них, мол, оно всегда проводится по воскресеньям. С утра. Она мне это так назидательно сказала, что ой-ё-ёй!
Э в а. Роза?
И л ь я. Откуда я знаю, как ее зовут.
Э в а. Наверняка Роза. Она носит ему их газету. Очень хорошая женщина. Без руки, а вырастила четверых детей. И уже давно могла бы пойти на пенсию. Но все еще работает, разносит газеты, и прекрасно справляется. А братья у нее, оба — полковники.
И л ь я. Это те двое, что с отцом на фотографии? Те солдаты?
Э в а. Да, они самые.
И л ь я. Вот видишь. Они уже полковники, да и остальные, которые мерзли вместе с ним в землянке под Дюмбьером, тоже если не министры, то хотя бы замы министров или директора предприятий. Один наш отец так и остался простым машинистом.
Э в а. Да. Но я никогда его за это не упрекала. И ты не должен. Таким уж он уродился, другим не станет.
И л ь я. Но ведь все хоть что-нибудь имеют от этого своего восстания, а мы…
Э в а. А что бы ты хотел?
И л ь я. При чем тут я? Разве ты ничего не заслужила?
Э в а. Я?
И л ь я. Да хотя бы работу получше и поспокойнее, чем за кассой в магазине. А отец? На что он рассчитывает? Думает, что его хватит на сто лет? Вкалывать на электровозе, плюс вся эта его общественная работа!
Э в а. Что да, то да. Ох, уж эта мне общественная работа!
И л ь я. Ну, от нее-то он мог бы и отказаться, конечно, если бы место было получше. Его уже все давно обошли. Начальник станции — совсем молокосос, немного старше меня… а отец? Да что он, собственно, имеет от своего партизанского прошлого? Ничего. Или, может, у нас есть собственная вилла, машина? Нет, мы живем в обычной государственной квартире, к тому же тесной, двухкомнатной. А может, у нас есть счет в банке?
Э в а. Боже мой, Илья! Ну откуда ему взяться?
И л ь я. Короче, мы не имеем от восстания ничего, кроме нервотрепки и хлопот по случаю его годовщины.
Э в а. Ты не смеешь так говорить.
И л ь я. А как? Как мне в конце концов сказать ему правду?
Э в а. Я… Я попробую вечером поговорить с ним.
И л ь я. Ты мне обещала это еще вчера.
Э в а. Я боялась… так сразу…
И л ь я. А сегодня? Сегодня не побоишься?
Э в а. Ох, не знаю! Я все думаю, вспоминаю — какую жизнь я прожила. С вашим отцом. С вами.
И л ь я. Тебе никто не позавидует.
Э в а. А мне и не надо, чтоб мне завидовали!
И л ь я. Но ты только представь, как ты могла бы жить.
Э в а. Я буду рада, если у тебя все сложится удачно.
И л ь я. Хорошо бы.
Э в а. Дай-то бог. (Включает приемник.)
В наступившей паузе раздается марш повстанцев. Когда Эва выходит в кухню, Илья начинает крутить ручку приемника, пытаясь поймать какую-нибудь другую станцию.
Явление второе
Те же и М и к и
М и к и появляется из передней. Эва и Илья следят за ним долгим испытующим взглядом.
И л ь я. Ты не догнал его?
М и к и (устало). Догнал.
И л ь я. И что?
М и к и. Ничего.
Э в а. Я так и знала.
И л ь я. Ты сказал ему?
М и к и. Сказал.
Э в а. Все?
М и к и. Абсолютно все. Пусть знает правду.
Э в а. Боже мой, Мики!
И л ь я. А как ты сказал?
М и к и. Так и сказал, как есть. Дескать, если он не хочет это сделать ради тебя, пусть сделает ради малышки.
Э в а. Прямо так и сказал?
М и к и. Я думал, что как дед он будет помягче…
Э в а. О господи!
И л ь я. А он что?
М и к и. Не верит.
И л ь я. Чему?
М и к и. Что
