влияний его бывшего друга и наставника.
Его высокий подвиг принадлежит прошлому, хотя и совсем недавнему, но отрезанному почти напрочь от зачинавшейся новой эры, где все желали быть созидателями и все делать наново. Это и льстило молодому генерал-адмиралу, и огорчало его. Он знал, как современен ум его учителя, как его мысли всегда были нужны. Но тут уж ничего не поделаешь с теперешним обществом, которое мы всегда сами желали толкнуть. Каждый доказывает, сколь он сам полезен.
А здешние места полны, как говорят поэты, «неизъяснимой прелести» для Константина. У него в библиотеке Мраморного дворца есть «Портсмутский журнал» за 1831 год. Император Николай I прибыл на своей яхте в Осборн и тут же карикатура: на лодке молодая парочка.
«Она: — Что это происходит, милый? Почему так много шлюпок с полицией вокруг этой великолепной яхты?
Он: — А это, милочка, яхта русского царя, прибывшего к нам для участия в гонках вокруг острова Байт. Как ты знаешь, на эти гонки собираются все знатные особы со всего мира.
Она: — Но почему же, милый, нет полиции около других яхт?
Он: — Да потому, что мы боимся, чтобы к императору Николаю не подплыли и не бросили в него бомбу нигилисты».
Былые опасения сохраняются и теперь. В Портсмуте проживает около трехсот польских беженцев, которые, по выражению Бруннова, доставляют немало хлопот, когда наши военные корабли бросают якоря на рейде.
Но волков бояться — в лес не ходить. Не раз слышал Константин от своих капитанов, что эмигранты кричат проходящим по улицам нашим морякам обидные слова или вывешивают таблички на своих тавернах: «Нет входа москалям и собакам». Матрос надрал парнишке уши за гнилое яблоко, которое тот запустил ему в спину. Со шлюпок, подходя к кораблям, кричат: «Москали!» и всякую ругань. Могут и бомбу бросить.
— Это обстоятельство, — продолжал Филипп Иванович, сидя в экипаже рядом с Его Высочеством, — заставило меня принять меры предосторожности и организовать службу безопасности, в чем министр внутренних дел с большим рвением вызвался оказать помощь.
Но все это не касалось Константина. Это не его дело. Бруннов все объяснил офицерам свиты. Им придется изучить окрестности. Сообщать английским сыщикам маршруты поездок Константина. Помимо шпионов, расставленных на дорогах и пристанях, у них под рукой будут приятные молодые люди, обладающие чутьем охотничьих собак, всегда готовые следовать по любому новому маршруту, заранее не объявленному, чтобы защитить Константина от нападения. К этому надо добавить, что у наших английских друзей, какой бы вид ни приходилось обретать им ради дела службы, были еще и многочисленные друзья из местных жителей, добродушные дядюшки: лавочники, лодочники, хозяева прокатных кареток для купаний. К ним можно прибавить кучеров и конюхов, не говоря уже о настоящих полицейских в мундирах и касках, о дворцовой охране, о служащих в парке и замке.
Попробуйте сделать фотографию у любого дерева близ дворца, снятого для Константина, под развесистым столетним дубом или буком. При вас окажется один из почтительно улыбающихся прохожих, милый-милый господинчик, кажется, из отставных моряков. Отставные военные — самый дружественный резерв патриотизма…
Сам Константин сохраняет оттенок неприязни к британским политикам, к их надменности, к черствому характеру народа этой страны, почти всегда не доброжелательного к нам.
Но он не политикой приехал заниматься, а на морские купания. С посетителями курорта все хороши.
При виде экипажей прохожие снимали шляпы и кланялись. Вот и отмели Сандауна от слова «санд» — песок. Дорога пошла вдоль широчайших отмелей с белоснежными песками. Из моря выступают мели. Лучшего места для купания не сыщешь. Вылезли из экипажей. Какой мельчайший песок! Прошлись по пескам и поехали обратно.
Константин думал о том, что чем быстрей он зрел и не по возрасту формировался, став в 32 года генерал-адмиралом и министром флота России, а также государственным деятелем, тем быстрей старел и хирел Невельской, его морской отец и воспитатель, несмотря на свои еще далеко не старые годы. Вся его сила, ум, талант создателя заново перерождались в Константине. Силы ума и энергии ученика, казалось, все росли, иногда пугая его самого. Он видел не только флотские, но все новые и новые государственные задачи, забирал решения в свои руки.
Константин чувствовал, что принц Альберт имеет на Ее Величество сильное влияние. Да, добропорядочный, честный немец. Бруннов сам обрусевший немец. Но как ни вслушивайся, не уловишь в его речи баронский выговор. До войны с Англией был тут совершенно своим человеком. Предсказывал, что войны не будет, верил в миролюбие Англии, переоценил влияние Альберта и ошибся.
После войны в 1856 году приезжал на некоторое время в Лондон, был со всем вниманием и радушием встречен Викторией, которая дала ему понять, что нужно забыть недавнее кровавое прошлое. Он подробно сообщал обо всем в Петербург, сначала письменно, а потом в беседах с Горчаковым. И с самим государем.
Славянофилы язвят, что обрусевшие бароны — России верные сыны, отлично служат и что для них нет лучше мест службы своему государю, как представлять Россию заграницей, просвещая Европу своими знаниями отечества и русского народа, а самих русских оставлять внутри империи, разбираться с их бесконечной путаницей.
В открытой коляске в солнечный день, при ветре с моря голову не ломает, как в петербургских кабинетах…
Бруннов полагал долгом своим сообщить откровенное мнение о делах.
— Закончилась интермедия лорда Дарби[64], которая была весьма краткой, — говорил он. — Наполеон III проявил ловкость, сделав все возможнее, чтобы Пальмерстон вернулся к власти. Отставка консервативного правительства Дарби, хотя королева это и предвидела, поставила Ее Величество в затруднительное положение. Она хотела по возможности избежать необходимости обращаться к лорду Пальмерстону, чтобы сформировать новое правительство. Этот государственный деятель совершенно не пользуется доверием Ее Величества. Виктория отлает должное его бесспорно незаурядным способностям, но она его считает политическим авантюристом, при этом непостоянным во взглядах. Он, тем не менее, всем своим поведением всегда старается напомнить о той значительности, которую он имеет как английский премьер-министр. «подкрепляя», по его собственному выражению, монарха своими действиями.
С приходом министерства Пальмерстона отношения с Россией могут ухудшиться. Пальмерстон мог опять обвести Бруннова вокруг пальца? Но теперь другие времена, и Россия другая. После раскрепощения крестьян она войдет в новые отношения с Европой и вовлечет бывших противников в такую торговлю и в такие интересы, что всякая ложная политика начнет гаснуть. Это будет грознее оружия, грознее, чем новый винтовой флот с нарезной артиллерией и отборными командами, хотя и без флота не обойтись.
Бруннов не посторонний в этой борьбе, это чувствуется.
