«Господи, я есть Ты, а Ты есть я».
Веки Абиты сомкнулись, дыхание сделалось вовсе неосязаемым.
– Держись, держись, – зашептал Самсон.
Слеза из его глаза скатилась на щеку Абиты… однако слеза та была ничуть не волшебной, а посему Абита вовсе не сделала глубокого вдоха, не открыла глаз, не улыбнулась ему сердечной, живой улыбкой. Абита всего лишь по-прежнему угасала, и стук ее сердца с каждым ударом становился все тише и тише.
Поглубже впившись когтями в дерн, Самсон снова воззвал к Матери Земле, почувствовал ее мощь, пульс ее волшебства глубоко в земных недрах, но Мать Земля попросту не откликалась на зов.
– За что? – прорычал он. – За что же ты от меня отвернулась?
Грохнул выстрел, за ним – другой, пули щелкнули о ветви дубов. Небо, вскрикнув, взмыл в воздух, с карканьем закружил над деревьями, угодивший под пулю Ручей рухнул наземь, забился в траве.
Самсон с гулким, утробным рыком поднялся на ноги.
Ручей вновь поднялся в воздух, вспугнутой рыбкой засновал из стороны в сторону, злобно шипя. В хвосте его зияла изрядных размеров дыра.
Захлестнутый яростью, вскипевшей в груди, в самом сердце, Самсон выступил из-за дубов, сверкнул золотыми глазами, устремив взгляд в сторону дома собраний. Внутри, за окнами, белели искаженные ужасом лица, треклятое человеческое оружие целило прямо в него.
Еще один выстрел расщепил надвое ветку над самой Самсоновой головой. Шумно вздохнув полной грудью, Самсон шагнул вперед.
– Я – и заботливый пастырь, и погубитель. Я – сама жизнь и сама смерть!
Дьявол, сам Дьявол вышел из-за огромных дубов!
В доме собраний дружно ахнули. Шериф Питкин, собравшийся скомандовать «пли», обнаружил, что начисто утратил дар речи.
– Дьявола ищете?! Что ж, будет вам дьявол!!! – прокричал зверь.
Раскатистый, будто гром с неба, голос его отдался во всем теле, пробрал каждого до самых костей.
Мушкеты, направленные в сторону дубов, выпалили разом, и все вокруг заволокло густой пеленой белого дыма, так что дальше кончика дула ничего не разглядеть, однако грохот выстрелов не смолкал.
– Прекратить пальбу! – крикнул шериф: скудный запас пуль и пороха даром тратить не стоило.
Грохот утих, а когда дым наконец-то рассеялся, снаружи не оказалось ни души. Зверь исчез без следа.
У западных окон возбужденно загалдели.
– Шериф! – окликнул Питкина Феликс. – Шериф!!!
Шериф пулей метнулся к нему. Да, зверь, целый и невредимый, стоял у самой опушки леса.
Державшие оборону у западных окон дали по зверю еще залп.
– Где он? – спросил шериф. – Кто-нибудь его видит?
– Вон! – воскликнул Феликс. – Вон там, у колодца!
Новый залп.
– Есть? Уложили?
– Кажется, да, – отвечал Феликс.
– Нет, вон он! – крикнул Чарльз от восточных окон, и стоявшие рядом с ним выстрелили.
– Уложили?!
– Да кто его знает! – откликнулся Чарльз. – Он то появится, то его нет как нет!
И тут шериф снова увидел Дьявола по свою сторону дома собраний, идущего в полный рост вдоль опушки. Странно зыбкий, расплывчатый, словно туман или тень, зверь бросил взгляд на обороняющихся, жутко осклабился, помахал им томагавком и был таков.
– Да он за нос нас водит! Не стрелять! Подпустите поближе!
Люди у окон беспокойно заозирались, водя стволами мушкетов из стороны в сторону, будто враг мог броситься на них в любой миг, откуда угодно. В переполненном зале, густо пропахшем пороховой гарью, потом и страхом, царила страшная духота. Дети и многие взрослые плакали; от лихорадочного, истового бормотания молящихся звенело в ушах.
– А я ведь предупреждал, – с дрожью в голосе заговорил Ансель, поднявшись из-за кафедры, где прятался до сих пор. – Всех вас предупреждал. Но разве хоть кто-то послушал бедного старину Анселя? Нет, все только хихикали надо мной втихомолку! Да-да, я все видел, так и знайте. И вот, смотрите, что вы натворили! Смотрите, чем обернулась ваша беспечность!
– Довольно, – велел ему шериф.
– Это вы, вы в Саттон Дьявола приманили! – во весь голос заорал Ансель, кося рачьими глазками то вправо, то влево. – Вот на себя теперь и пеняйте!
– Заткнись, тебе сказано!
Но униматься Ансель и не подумал.
– Это вы, вы во всем виноваты! – орал он, тыча узловатым пальцем во всех и каждого без разбору. – Ты, и вот ты, и вот ты!
Под его испепеляющим взглядом каждый ежился, в страхе втягивал голову в плечи.
Шериф Питкин, подойдя к кафедре, с силой вогнал кулак в брюхо Анселя, и вздорный старик, согнувшись вдвое, рухнул на пол.
Едва шериф приготовился продолжить внушение, снаружи донесся звучный напев. Стрелой метнувшись к ближайшему из окон, Питкин, насколько хватило храбрости, высунулся за окно и снова увидел его, демона, в зарослях у опушки, далеко вне пределов прицельной стрельбы. Опустившийся на колени, демон глубоко, что было сил, впился в землю когтями.
– Что он там еще затевает? – прошептал шериф, хотя, сказать откровенно, ответа знать не желал.
Напев сделался громче, зазвучал в голове, перешел в гулкий, дрожащий вой, да такой, что спина вмиг покрылась гусиной кожей.
«Господи, – подумал шериф, зажимая ладонями уши, – положи этому конец!»
Но едва он решил, что хуже, страшней уже некуда, напев, словно наперекор его мольбам, подхватили новые голоса, и хор их завел новую песнь – песнь банши.
Голоса доносилась издали, из лесной чащи, но приближались с каждой прошедшей секундой. Листья деревьев всколыхнулись волной, будто от ветра… вот только никакого ветра шериф не чувствовал. Еще миг, и из-за деревьев показался огромный зверь вроде медведя, однако таких медведей Ноэ Питкин не видывал сроду. По сути, то был даже не медведь – скорее, медвежий костяк, сплошь, точно дерево мхом, увешанный бахромой полуистлевшей плоти. Следом за ним появился огромный кот наподобие пумы, только с жуткого вида кривыми клыками в добрых пол-локтя длиной, исполинский лось, еще целая стая медведей всевозможной величины, с полдюжины рогатых оленей, горстка крохотных лошадей… и все – призрачно, мертвенно бледны, точно нежить, поднятая из могил.
Озаренный алыми отсветами факелов, весь этот зверинец устремился лавиной во двор дома собраний. Пламя за их спинами клубилось, колыхалось, точно на сильном ветру, ужасающий звериный хор – вой, рык, рев – не смолкал. Колени шерифа предательски дрогнули. Разом утратившему весь боевой дух, ему хотелось лишь одного – бежать, бежать и не останавливаться до тех самых пор, пока эта чудовищная песнь не утихнет далеко-далеко позади.
