она не может даже вдохнуть от боли.
– Повезло, – повторяет она.
– Царевну Поликсену принесли в жертву на могиле Ахилла, точно телицу, – говорит Агамемнон и вгрызается зубами в кусок мяса. Глаза Кассандры темны, точно прах. Она так крепко сжимает кулаки под столом, что Клитемнестре кажется, будто она сейчас сломает себе пальцы. Поликсена, должно быть, была ее сестрой.
– Но самая худшая судьба выпала Андромахе, – говорит Калхас. – Вы знаете, что с ней случилось? – Он не сводит взгляда с Клитемнестры.
– Не уверена, что мне это интересно, – отвечает она. Ей хочется избавить Кассандру от дальнейших мучений. Но Калхасу нравятся муки, он готов купаться в них – до тех пор, пока они чужие.
– Жену Гектора поймал Пирр, сын Ахилла. Он отнял у нее ребенка и размозжил его голову о стены Трои. – Клитемнестра едва сдерживается, чтобы не закусить губу. Она представляет себе упавшее яйцо, растекшийся по полу желток. Своего мертвого сына на руках у Леды.
Но Калхас еще не закончил.
– А потом он взял Андромаху себе. – Он таращится на нее, ожидая какой-нибудь реакции, но лицо Клитемнестры остается непроницаемым.
– Отличный воин, но слишком тщеславный, – вмешивается Агамемнон, крутя в руке кубок с вином. – Однажды боги покарают его за это.
Клитемнестра переводит взгляд на Кассандру, но девушка не плачет. Быть может, ее глаза уже опустели. Именно это и делает ее муж – опустошает людей.
Клитемнестра встает и поднимает свой золотой кубок.
– Тост! – В трапезной воцаряется тишина. Мужи поворачивают к ней обгоревшие, сморщенные лица. – За богов, что помогли героям вернуться домой, и за самую славную на нашей памяти победу. Эту войну будут помнить многие поколения!
Агамемнон тоже поднимается.
– Все вокруг шептались, что Троя неуязвима, что троянцы непобедимы. Но мы пробились через их стены, разрушили их город и не оставили от него камня на камне. – Мужи отвечают ему радостными возгласами, и Клитемнестра садится на место.
– Кровь наших мужей пропитала троянские земли, и мы скорбим о них. – Снова раздаются вскрики, звон кубков, стук кулаков о стол. – И сейчас мы славим всех тех, кто пал. Да не померкнет наша память о них!
В ответ раздаются одобрительные выкрики, и, по мере того как стремительно пустеют кубки, трапезная вновь наполняется шумом. Когда Агамемнон садится, Клитемнестра выбирает себе кусок сыра и говорит:
– Тебе всегда нравилось лгать своим людям.
Краем глаза она видит, что Кассандра смотрит на нее во все глаза, а Калхас облизывает губы, придумывая, что бы такого сказать. Агамемнон раздраженно вздыхает, но она не останавливается:
– Память о мужах, что умерли на поле боя, вскоре исчезнет. Никто не вспомнит о них. Никому не будет до них дела.
– Если они сражались отважно, за ними останется слава, – отвечает Агамемнон.
– Быть может, при жизни у них и была слава, но не после смерти. Спустя годы немногие остаются в памяти. – Ей хочется его разозлить. Ей хочется, чтобы он вспомнил мертвых, вспомнил тех, кто умер из-за этой его войны, вспомнил дочь, которую он убил.
Калхас изгибает шею, подобно змее.
– Время порой играет в странные игры. Боги часто выводят мертвых из тени и возносят их к свету, на память грядущим поколениям. А иным они позволяют блистать при жизни, чтобы потом похоронить их так глубоко, чтобы никто о них и не вспомнил.
Клитемнестра улыбается, всеми силами изображая простодушие.
– И какова же будет ваша судьба, как вы считаете? Вас позабудут или запомнят, как мужа, который сидел среди царей во время великих войн?
И приказывал им убивать невинных девочек ради легкого ветерка.
Калхас улыбается во все зубы.
– Мне неизвестно, что будет с моим именем. Я знаю лишь, что те, кто отдал жизнь ради нашей великой победы, станут яркими факелами для будущих поколений. – Он прерывается, и Клитемнестра надеется, что на этом он замолчит. Но Калхас, конечно же, продолжает: – В том числе и ваша дочь. Ифигения после смерти получила куда больше, чем вы могли бы дать ей при жизни.
Он осмелился произнести ее имя. Он осмелился помянуть ее чудесную дочь. Агамемнон и Кассандра пристально глядят на нее, и тогда она воскрешает свой самый ласковый голос – она использовала его, когда давным-давно укачивала своих детей:
– Я рада это слышать.
Ее взгляд прикован к растрескавшимся губам Калхаса. К его безжизненной, изрезанной шрамами коже. К его змееподобному лицу.
«Сегодня ты умрешь, – думает она. – Наслаждайся пиром, пока можешь».
Храм
Кассандра глядит на жреца, размышляя, как его убить. Она вынашивала эту мысль с тех самых пор, когда данайцы принесли в жертву ее сестру. На свете не было никого прекраснее и лучше Поликсены. Глаза как драгоценный нефрит, кожа цвета оливкового масла, волосы, блестящие подобно натертой бронзе. И всё же кровожадный жрец отправил ее на смерть, чтобы все они смогли отплыть домой. Так Кассандра усвоила, что данайцам нельзя доверять ничего прекрасного и блистательного.
Воины остались в трапезной допивать вино, когда они с Калхасом ушли «помолиться богам». Она жаждала остаться с ним наедине с самого отплытия из Трои. Теперь они идут через сад в сторону храма, Калхас шагает бесшумно, словно сама его плоть уже начала истончаться. Кассандра старается не оступиться. Она выкрала нож из трапезной и теперь держит его во взмокшей ладони, боясь, как бы он не выскользнул на землю.
Они добираются до храма, Калхас входит внутрь. Кассандра останавливается на пороге, ее охватывает приступ тошноты. Она вспоминает прохладные колонны другого храма, за которые она так отчаянно хваталась, что на пальцах остались синяки; вспоминает, как ее крики отдавались повсюду эхом, точно плач пойманной в силки птицы, и боль, такую жуткую, что ей казалось, будто она вот-вот переломится надвое.
Аякс. Так звали мужа, который взял ее тогда. Ей рассказал об этом многоумный царь, когда они делили женщин между собой.
– Иди, помолись со мной, Кассандра, – доносится из храма голос Калхаса. Она ступает внутрь и опускается к ногам провидца. Он кладет руку ей на голову, как будто она собака, и закрывает глаза.
Мать всегда учила ее быть доброй, а бог говорил ей быть праведной. Но где они теперь? Ее мать Гекуба потеряла всё, что у нее было, а Аполлон перестал обращаться к Кассандре, с тех пор как над ней надругался Аякс. Она билась и кричала, но никто не пришел ей на помощь. Именно так все и поступают перед лицом злодеяния: отворачиваются. Никому не хватает смелости признать правду, даже богам.
Прости меня, мама. Прости меня, Аполлон.
Она никогда не причиняла никому
