к выводу, что фашизм вырастал из государства, а не из свободного предпринимательства.
Широкую поддержку оказали фашистам румынские интеллектуалы. Расовый антисемитизм был уже распространен среди интеллигенции, считавшей евреев и румын полярной противоположностью.
Румынские «производительные классы» противопоставлялись «низменному торгашеству», где окопался «ростовщический» и «космополитический» еврейский капитал. Решение казалось очевидным — Румынию следовало «освободить» или «очистить» от еврейского ярма. Легион воспринял эти идеи, поместив их в более широкий контекст национальной борьбы против советского коммунизма и западной эксплуатации. Как и в других странах, румынские фашисты быстро овладели современными технологиями пропаганды. Символы враждебного иудаизма располагались у них строго иерархично: «вначале шел раввин, оккультная сила, за ним банкир и, наконец, журналист» (Volovici, 1991: 66).
По мере своего распространения фашизм завоевывал все большие симпатии творческой элиты. Михай Манойлеску был одним из самых выдающихся экономистов своего времени. Отпрыск состоятельной семьи, он занимал должности директора Национального банка и министра промышленности Румынии в нескольких межвоенных кабинетах. Начав как либерал, он разработал национальную политику импортозамещения и таможенных тарифов, изложенную в его книге «Теория протекционизма и международной торговли» (1931). В 1933 г. он стал одним из основателей Национальной корпоративистской лиги и обосновал идеологию новой партии в работе «Век корпоративизма» (1934). Он прославился высказыванием: «Господствующей идеей XX века станет корпоративизм, как в XIX веке либерализм. XIX век прошел под знаком экономической солидарности классов, XX век будет ознаменован экономической солидарностью наций». (Довольно упрощенная интерпретация, которую сейчас повторяют многие социологи.) Опираясь на идеи немецких и итальянских правых, Манойлеску утверждал, что обездоленные нации европейской периферии устремятся к свободе и прогрессу, вооружившись государственным «чистым и интегральным» корпоративизмом, «осмысленным социальным планированием», с помощью которого можно будет урегулировать все общественные конфликты. Так возникнет то, что он называл «социализмом наций». «Надуманные и преходящие» классовые противоречия XIX века будут сняты через националистическое переосмысление моральных и социальных ценностей. Корпоративизм вберет в себя все «духовные, моральные и материальные силы нации».
Манойлеску продолжал смещаться вправо, как и его немногочисленная партия. В 1936 г. в своей книге «Единая партия» он отошел от прежней достаточно невинной интерпретации корпоративизма. Теперь корпоративизм «нужно удерживать твердой рукой… единой партии», «в силу биологической необходимости мы упорядочиваем свою жизнь во всех ее проявлениях, столь же упорядоченной и подчиненной единой воле должна стать и общественная жизнь». Теперь Манойлеску цитирует Альфреда Розенберга и Карла Шмитта (уже ставшего нацистом), он ссылается на Муссолини, Гитлера, Геббельса и Салазара. Мы не знаем, вступил ли Манойлеску в Легион или нет, но в том, что он его поддерживал, сомнений нет. В 1940 г. он стал приверженцем «нового традиционализма» и «возврата к исконным корням»: «Подчинение, единство и любовь среди единокровных братьев» приведет их к новой эре «тоталитарного национализма». Он предложил румынизировать финансы и капитал, чтобы освободиться от «еврейского засилья» (Volovici, 1991: 159–162; Heinen, 1986: 180–182)[43]. Так он стал фашистом. Его отношения с Легионом какое-то время оставались неопределенными, ведь, будучи министром иностранных дел, он нес на себе позор договора 1940 г., по которому Гитлер забрал у Румынии почти все ее территориальные приобретения 1918 г. Но в начале 1941 г. Рубикон был перейден — Манойлеску вошел в правительство легионеров в качестве главы Генерального экономического штаба (Ianciu, 1998: 108).
Наиболее выдающимся румынским интеллектуалом был Мирча Элиаде, теоретик сравнительного религиоведения (позже он достиг замечательных успехов в США). В 1934 г. он ратовал за «румынианизм», «как стремление к органическому, унитарному, этническому и сбалансированному государству». В 1936 г. теоретик стал гораздо менее сбалансированным: «Нам нужна националистическая Румыния, яростная и шовинистическая, вооруженная и непримиримая, беспощадная и непреклонная». В следующем году он опубликовал статью «Почему я верю в победу легионерского движения»:
В то время как целью всех современных революций является захват власти социальным классом или личностью, высшей целью революции Легиона является, как сказал Капитан, спасение всего народа, примирение всех румын с Господом. Сокровенный смысл движения не только в том, что оно воскрешает утраченные добродетели дорогой нашему сердцу Румынии, но и в том, что оно создает нового человека, созвучного новому характеру жизни в Европе (Volovici, 1991: 85).
После оккупации Польши Германией в 1939-м его знакомый записал в дневнике: «Мирча стал германофилом, франкофобом и антисемитом, как никогда ранее. Про Румынию он говорит: “Лучше стать немецким протекторатом, чем жидовской синагогой”» (Ianciu, 1998: 17). Многочисленные поклонники Элиаде на Западе тактично обходят молчанием его фашистские убеждения.
Эмиль Чоран, культовый румынский писатель, был еще более радикален. На его взгляды нацизм повлиял очень сильно:
Враждебность к чужакам настолько характерна для румынского национального чувства, что вошла в плоть и кровь нашего народа. Главное в его национальной идентичности — это не гордость за родину, не воспоминания о днях славы… (как у французов), но отвращение к иноземцам; это слово стало у нас чуть ли не проклятием, в нем откристаллизовалась многовековая народная ненависть. Под гнетом иноземцев мы прожили более тысячи лет, нам не надо другого чувства, кроме ненависти и желания уничтожить их, это наш национальный инстинкт.
Назрела «национальная революция», кровавая очистительная буря, которую призывал Чоран:
…высвобождение иррациональных сил, фанатизма и насилия, имперская национальная судьба. Все средства законны, когда народ прокладывает себе дорогу в мире. Террор, преступления, жестокость и вероломство отвратительны и аморальны только во времена разложения, когда защищают пустоту; если же эти чувства служат возрождению нации, они становятся добродетелями. Все победы — нравственны. Румынии нужна экзальтация, достигающая фанатизма… Этот дух фанатизма преобразит страну (Volovici, 1991: 128).
Судя по всему, в Румынии фашизм овладел умами интеллектуалов, как ни в какой другой стране. Он унаследовал некоторые черты «Поколения 1922 года», творческого союза молодых интеллектуалов, многие из которых прославились как выдающиеся писатели и ученые. Двое из них — Элиаде и Чоран — стали убежденными фашистами. Еще двое не примкнули к движению и оставили нам воспоминания о том, как происходила эта метаморфоза с их друзьями. Михаил Себастьян, не присоединившийся к своим собратьям, потому что был евреем, описывает ее как «религиозное обращение». Эжен Ионеско остался в стороне, потому что по своему культурному коду был скорее французом, чем румыном. В знаменитой драме «Носороги» (1960) он вывел своих бывших друзей, не упоминая ничего о фашизме или Румынии. Жители маленького французского городка превращаются в носорогов. Сюрреалистический гротеск пьесы в том, что люди сами хотят превратиться в зверей, чтобы никак не выделяться из общего стада. Своему желанию слиться с толпой они находят самое банальное объяснение: «Мы должны идти в ногу со временем!» В 1970 г. Ионеско признал, что его сатира была
