– Бегом, я сказал, вниз!
– Зачем? – прошептала я.
– За горячей водой и мылом. И позовите сюда Маргариту. Поторапливайтесь, если вам хочется, чтобы ваш сын был жив!
Эти слова подействовали на меня как электрический ток. Еще ничего не понимая окончательно, я вскочила на ноги и бросилась к лестнице. Я сама не знала, откуда у меня взялись силы, ведь за минуту до этого я была не в силах пошевелить даже пальцем. Должно быть, слова и энергия Александра подбодрили меня. Я ни от кого не слышала таких обнадеживающих слов.
Я даже не подумала, что можно позвать служанок, и сама побежала на кухню. Кухарка дала мне кувшин с горячей водой, почти кипятком. Спотыкаясь на каждом шагу, я нашла кусок мыла и стала подниматься по лестнице. Кувшин жег пальцы до боли, но я не чувствовала этого. Когда я пришла и поставила все принесенное перед Александром, он уже разделся, сбросил сапоги и сюртук, засучил рукава до локтей.
Он стал мыть руки и выругался.
– Черт! Разве я сказал принести кипяток?
С искаженным лицом он вымыл руки до локтей и приблизился к Жану. Пальцы герцога осторожно ощупали шею мальчика. Жан вскинулся и застонал.
– Да. Все верно. Дифтерия.
– Вы спасете его?
Александр не отвечал. Сама не понимая, что делаю, я упала перед ним на колени, схватила его руку так, как утопающий хватается за соломинку:
– О, сударь! Умоляю вас! Это вся моя жизнь! Пожалуйста! Все, все говорят, что он умрет… Будьте милосердны, он же такой маленький! Ему нельзя умереть!
Рывком расцепив мои руки, он обошел меня, двинулся к светильнику и быстро зажег его. Потом сунул мне в руки:
– Держите! Да, именно так… Мне нужен будет свет. И стойте смирно, не шевелитесь!
Я стояла, смертельно боясь нарушить хоть одно из его распоряжений. Ноги у меня подгибались, но я была уверена, что выдержу. Он заставил меня держать светильник так, что горячий воск мне капал на пальцы, но я не чувствовала боли. В этот миг в дверях показалась Маргарита.
– Есть где-нибудь поблизости нож? – спросил Александр.
Я не могла отвечать. Маргарита ответила за меня:
– Нож под подушкой у Жанно, ваше сиятельство.
– Под подушкой?
– Ну да, мы положили его, чтобы он оттягивал боль.
Александр шагнул к кофейному столику, взял маленький фарфоровый чайник и, сильно ударив его о колонку кровати, отломал носик.
– Возьмите, – сказал он Маргарите. – Надо ополоснуть его кипятком.
Нож был извлечен из-под подушки. Со все возрастающей тревогой я наблюдала, как Александр раскаляет его лезвие на огне свечи. Что он намеревается делать? От страха у меня зашлось сердце; когда герцог склонился над мальчиком и нож как-то по-особенному жутко блеснул в его руке, я бросилась к нему, хватая за руку:
– Постойте! Что вы хотите делать? Я… я не могу этого позво…
Александр вырвал из моих рук светильник, отдал его Маргарите и, обхватив меня за плечи, повел к стулу. Ему пришлось почти насильно усадить меня. Он наклонился ко мне и вполголоса произнес:
– Слушайте меня внимательно. Ребенка может спасти только немедленное вскрытие опухоли. Сделать это очень сложно. Нужен один точный разрез – точный, вы понимаете? Если вы словом, движением или даже вздохом помешаете мне, ваш сын умрет. Помните об этом и сидите тихо.
Оставив меня, он пошел к постели, сказав:
– Маргарита, вы посветите мне. Полагаю, у вас больше выдержки, чем у герцогини.
Они что-то делали. Я видела их руки над ребенком. У меня зуб на зуб не попадал от страха. Я словно сквозь сон слышала, как Александр объяснял Маргарите, когда понадобится чайник… и что понадобится он для прохода воздуха, но его слова и мои собственные мысли так смешались у меня в голове, что я ничего отчетливо не сознавала. То, что сказал мне Александр, заставляло меня сейчас бояться даже собственного вздоха. Я разрывалась между самыми противоположными побуждениями. Я и надеялась на успех, понимая, что от Жана отказались все, кроме Александра, и думала в то же время, что, может быть, все это только повредит мальчику. Может быть, без этого кошмарного и весьма рискованного разреза Жан имел больше шансов на жизнь?
Мысль о том, что сейчас, да, именно сейчас Жан может умереть, заставила меня содрогнуться. Я снова увидела блеск лезвия над своим сыном. Это все выглядело так ужасно, что я внутренне сжалась и заледенела. Ледяной холод подступил к сердцу. Я услышала какой-то гортанный всхлип.
– Готово, – произнес Александр.
Он делал еще что-то, но я не понимала, что именно. Я даже не могла уяснить, жив мальчик или нет. Трудно было сказать, сколько прошло времени – пять минут или час. Александр подошел ко мне: его руки были в крови, на лбу вздулись вены. Честно говоря, я взирала на него с ужасом.
– Готово, мадам, – повторил он, вытирая пот. – У меня есть травы, привезенные из Индии, и теперь остается только…
Дальше я ничего не слышала. Просто его слова как-то затихли, и вообще он сам удалился в какой-то туман. Я во второй раз лишилась чувств, и, честно говоря, случилось это в самый неподходящий момент – тогда, когда следовало радоваться, а не падать в обморок.
4
Меня привели в чувство, но что-либо воспринимать я была не в состоянии и полностью очнулась только утром, после семи или восьми часов беспробудного сна. Я слишком долго была на ногах, слишком переживала, и в результате все мои силы были исчерпаны. С Маргаритой, по-видимому, произошло то же самое, ибо когда я открыла глаза, рядом была только Элизабет.
Я сразу все вспомнила, и страх снова охватил меня.
– Что с Жаном? – вскричала я поднимаясь.
Элизабет с поистине счастливой улыбкой произнесла:
– Он жив, ваше сиятельство. Благодарение Пресвятой Деве, жив! Господин герцог целую ночь с ним был и вот только недавно ушел отдыхать. По-видимому, теперь дело пойдет на поправку.
Я не могла полностью успокоиться, пока не видела всего этого собственными глазами. За ночь кто-то раздел меня. Я попросила, делая повелительный жест рукой:
– Помогите мне одеться. Нет, не платье, – дайте что-нибудь самое легкое: пеньюар, например…
Не заботясь об утреннем туалете, не причесываясь, а лишь сунув ноги в домашние туфельки, я побежала в комнату Жана. Сердце у меня стучало от волнения. Боже мой, хорошо бы, если бы слова Элизабет оказались правдой! Ведь я молилась… Я молилась как никогда в жизни! Было бы очень несправедливо, если бы меня не услышали!
Я боялась, что Жан оставлен совсем один, но опасения были напрасны: возле него дежурила сиделка.
– Ну, как? – прошептала я, затаив дыхание.
