– Как мужественно с вашей стороны, сударь… то, что вы приехали в такой час.
Он ничего не ответил, склоняясь над мальчиком. Я напряженно следила за каждым его жестом. Резким движением запрокинув Жану голову, он заставил его разжать зубы и открыть рот. Ребенок застонал так, что я чуть не сорвалась с места, чтобы оттолкнуть врача. Маргарита удержала меня сердитым взглядом. Доктор некоторое время внимательно что-то рассматривал, потом оставил Жана и чертыхнулся.
– Что? – пробормотала я дрожащим голосом. – Что вы ска…
– Это дифтерия, сударыня.
Это слово потрясло меня. Оно звучало как смертный приговор, как эпитафия. Расширенными глазами, в которых застыл ужас, я смотрела на врача, не произнося ни слова. Он сказал так, будто отрубил, ничуть не заботясь о том, чтобы смягчить значение своих слов:
– Ребенок умрет. Это дифтерия.
– Умрет? – переспросила я, не вполне осознавая то, что слышу. – То есть… вы не можете помочь?
– Ни я, ни кто-либо другой… Только чудо. Молитесь.
– Молиться? – снова переспросила я.
– Да. А еще, если хотите, я могу дать ребенку морфий. Так он будет меньше мучиться, когда начнется удушье.
Я не понимала, о чем он говорит. Что имеет в виду? Что же он за врач, если не может помочь, если сразу опускает руки? Нет, я не верила в это. Я обернулась к Маргарите, чтобы в ней найти поддержку. Мне казалось, она опровергнет слова врача. Пламя свечей запрыгало перед моими глазами. Лицо доктора, худое, вытянутое, казалось сейчас лицом Сатаны. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но не произнесла ни звука. Мне казалось, будто кто-то ударил меня по голове, по самому солнечному сплетению. Всё вокруг словно закружилось. Я потеряла сознание и, уцепившись за руку Маргариты, тихо сползла на пол.
3
Наступил мрак. Вернее, наступила ночь, но она была так страшна своей темнотой, что я была не в силах называть ее ночью. Раздался бой часов, звоном отозвавшийся в моем мозгу.
– Мужайтесь, – услышала я голос врача.
– Нет… Я лучше умру.
– Вы молоды. А дети часто умирают.
Мне казалось возмутительным то, что он говорит. Да как он смеет приравнивать Жана ко всем остальным детям? Неужели он не понимает… какой Жан особенный? Такого ребенка нельзя ни с кем равнять! Он мой! И я не дам ему умереть, ни за что!
Не глядя на меня и собирая инструменты, врач произнес:
– Что вы скажете насчет морфия?
– Вы хотите усыпить моего ребенка? Убить его?
– Я хочу облегчить его страдания.
– Я запрещаю вам это.
– Что ж… Ничего иного я предложить не могу. Медицина в этом случае бессильна.
– Вы уезжаете?
– Да. Здесь сейчас нужен не я, а священник.
Я едва удержалась, чтобы не ударить его. Только таких слов мне и не хватало! Я рванулась к звонку, с силой тряхнула его и сказала вошедшей экономке:
– Проводите этого господина. И заплатите ему за его услуги.
Дверь за ними закрылась. Мне показалось, что я чувствую облегчение от ухода этого человека. По крайней мере, никто не станет твердить мне на ухо, что Жан умрет. Это просто невероятно. Это не может быть правдой. И мне не нужны вороны, накликающие беду!
– Моя любовь защитит его, – пробормотала я поднимаясь. Мельком взглянув на часы, я увидела, что сейчас уже десять.
Маргарита вышла из комнаты Жана. Я вопросительно посмотрела на нее.
– Он задыхается, – прошептала она, не сдерживая слез. – Дифтерия… Это так страшно!
– Не страшнее, чем оспа или корь. От них же поправляются!
– Бывает… Надо позвать отца Ансельма.
Таких слов я от Маргариты не ожидала. В упор взглянув на нее, я прошептала:
– Уходи. Ты не нужна мне сейчас.
– Я не могу уйти. Я люблю его, как внука!
– Но ведь ты уже похоронила его. А я даже не думаю ни о чем подобном!
Шатаясь, как пьяная, Маргарита вышла, прижимая к лицу платок. Я вошла в комнату сына, села на краешек постели. Глаза у меня были сухие. Но я почувствовала, как ужас ледяной рукой снова сжимает сердце, как все во мне цепенеет. Дрожь пронзила все тело. Пересиливая себя, я взяла Жана за руку. Он оттолкнул меня. Голова его металась по подушке. Я подняла голову и снова произнесла слова молитвы. Ведь тогда Бог прислал доктора… Если молиться искренне, от всей души, молитва обязательно будет услышана! И произойдет чудо. Сейчас я свято верила в это.
– Пить, – простонал Жанно.
Я взяла стакан и осторожно стала поить сына. Он проглотил всего несколько капель. Что-то тяжело заклокотало в его горле, он весь посинел, тело его изогнулось, как от невыносимой муки. «И я ничем, ничем не могу помочь!» – мелькнула у меня мысль. Жан задышал часто, хрипло, натужно, но синева не проходила, и я, честно говоря, не представляла себе, что будет дальше.
– Господи, спаси его, – прошептала я, вся дрожа. – За что ему все это? Пусть лучше я… кто угодно, только не он!
Потянувшись к столику, чтобы поставить стакан, я сползла с постели и подняться была уже не в состоянии. Я опустилась на пол, припала лбом к изголовью кровати. Слез у меня уже не было. Я чувствовала, как растет жуткая пустота внутри. Эта пустота давила, угнетала, сжимала сердце. И такая боль пронзила виски, что мне казалось, я схожу с ума.
Звон шпор и чьи-то быстрые громкие шаги раздались на лестнице. Я не пошевелилась. Вероятно, это вернулся Брике, чтобы сказать, что не нашел доктора. Это сейчас было не важно. Мне же сказали, что поможет только чудо. Значит, надо молиться. Но, честно говоря, даже на это у меня сейчас не было душевных сил: так я была опустошена.
Дверь распахнулась. Свет из коридора залил комнату. Я медленно, не отнимая рук от кровати, повернулась и увидела герцога дю Шатлэ.
Да, это был Александр. Он, видимо, только что вернулся. Сапоги его были забрызганы грязью, плащ промок. Резким движением он сбросил его, потом швырнул шляпу на стул. Затем, повернувшись ко мне, резко произнес:
– Мне сказали, у него дифтерия. Это правда?
Не отвечая, я тупо смотрела на него. Я даже не понимала, что он говорит. На миг мне показалось, что все это происходит не со мной. Ведь действительно, все было слишком ужасно, чтобы быть правдой. Должно быть, я просто сплю и мне снится кошмар. Я открою глаза и увижу, что Жан здоров… что все эти ужасы мне только приснились…
Александр шагнул вперед, склонился надо мной.
– Ну-ка, хватит сидеть. Бегом отправляйтесь вниз, мне нужны горячая вода и мыло.
Я не двигалась, блуждающим взглядом глядя на герцога. Схватив меня за руку, он сжал ее так сильно, что вполне мог бы оставить синяк, и скомандовал так оглушительно громко, что я содрогнулась:
