– Я не думала, что заклятие будет таким ужасным! – выпалила я. – Мартин погиб, а Жизель на всю жизнь останется калекой. Я этого вовсе не хотела!
– Твои желания не могут ничего изменить, – покачала головой Мама Деде. – Наш гнев подобен ветру. Если он вырвался на волю, его невозможно поймать.
– Что же делать? – всхлипнула я. – Я не должна была сюда приходить! Зачем, зачем я согласилась на это колдовство!
– Тебя привела сюда судьба. Свершилось лишь то, что должно было свершиться. Твоей вины тут нет, ибо не ты первой бросила камень. Papa La Bas открыл дверь в сердце твоей сестры и устроился там как хозяин. Она с радостью отдалась его власти, и он привел ее к погибели.
– Неужели ничего нельзя изменить? – взмолилась я.
– Если она прогонит дьявола из своего сердца, приходи вновь. Мама посмотрит, можно ли ей помочь. Сейчас не время, – непререкаемым тоном изрекла королева вуду.
– Все это так ужасно! – рыдала я. – Умоляю, помогите Жизель! Найдите способ!
– Дай мне руку, дитя, – приказала Мама Деде.
Я повиновалась. Она крепко сжала мою руку в своей. Пальцы ее становились все более горячими.
– Судьба благоволит к тебе, девочка, – произнесла она. – Великий Зомби не зря привел тебя вновь. Ты хочешь помочь сестре и прогнать дьявола из ее сердца?
– Да! – воскликнула я.
– Тогда ничего не бойся.
Мама Деде подошла к сундуку, увлекая меня за собой. Я в отчаянии взглянула на Нину, но та, закрыв глаза, бормотала какие-то заклинания и раскачивалась из стороны в сторону.
– Ничего не бойся, – повторила Мама Деде и подняла крышку сундука. – Опусти туда руку и возьми ленту. Если ты это сделаешь, с твоей сестрой больше не случится ничего плохого.
Опустить руку в сундук, где лежит змея? Я знала, что питоны не ядовиты, но все же колебалась.
Мама Деде, отступив на шаг, замерла в ожидании. Я вспомнила отца, его горестно поникшие плечи, безысходную печаль во взгляде и решилась. Стиснув зубы и плотно зажмурив глаза, я опустила руку в сундук. Пальцы мои коснулись холодной чешуйчатой змеиной кожи. Питон пошевелился, но я продолжала поиски, пока не нащупала ленту. Схватив ее, я отдернула руку.
– Молодец! – воскликнула Нина.
– Эта лента побывала в ином мире и вернулась назад, – сообщила королева вуду. – Храни ее как великое сокровище. Возможно, настанет день, и ты сумеешь сделать сестру добрее. – Мама Деде повернулась к Нине. – Сегодня вечером сходи на кладбище и зажги свечу на могиле Мари Лаве.
– Обязательно схожу, – закивала Нина.
– Запомни, девочка, добро и зло неотделимы друг от друга, – вновь обратилась ко мне Мама Деде. – Иногда они переплетаются в наших сердцах, как виноградные лозы. Иногда, подобно веревкам, завязываются в тугие узлы. Сначала развяжи узел в собственном сердце, потом помоги сестре сделать то же самое.
Сказав это, королева вуду скрылась за занавесом. Барабанная дробь стихла.
– Идем домой, – сказала Нина. – У нас еще много дел.
Дома все было по-прежнему, лишь список звонивших, который вел Эдгар, вырос на десяток имен. Дафна не выходила из своей комнаты, отец – из комнаты дяди Жана. Однако примерно через час Дафна спустилась вниз. К моему удивлению, она выглядела посвежевшей и, как всегда, безупречно элегантной. Она была готова выполнять свои светские обязанности: принимать добрых знакомых и благодарить их за утешение и поддержку. Дафна при казала подать легкий ужин и уговорила отца присоединиться к нам.
За столом она внушала ему, что необходимо взять себя в руки.
– Сейчас не время падать духом, – говорила она. – Нам выпало тяжкое бремя, и я не могу нести его одна. На моих плечах и так слишком много забот.
Отец покорно кивнул. Он снова показался мне маленьким мальчиком, смиренно принимающим от матери заслуженный нагоняй.
– Надеюсь, ты будешь мне поддержкой и опорой, – продолжала Дафна. – Вне всякого сомнения, многие наши друзья пожелают выразить соболезнования, и мы обязаны принять их с должной любезностью. Очередная неловкая ситуация нам совершенно ни к чему.
К немалому своему удивлению, я выпалила:
– По-моему, сейчас нам в первую очередь нужно думать о Жизели и о том, как ей помочь, а не о приеме гостей и неловких ситуациях.
Я прекрасно понимала, что не должна была произносить это вслух. Но горечь, вызванная рассуждениями Дафны, оказалась сильнее соображений разума.
– Кто тебе позволил говорить со мной подобным тоном! – возмутилась Дафна, надменно вскинув голову.
– Я не хотела грубить, но…
– Мой тебе совет, юная леди: в течение ближайших недель быть тише воды ниже травы, – отчеканила Дафна. – В том, что произошло, есть изрядная доля твоей вины. После твоего появления Жизель точно подменили. Вне всякого сомнения, этот прискорбный случай – следствие твоего дурного влияния.
– Это неправда! – крикнула я и с надеждой посмотрела на отца. – Вы сами знаете, что это неправда!
– Дорогие мои, прошу вас, не ссорьтесь! – взмолился он, переводя взгляд покрасневших от слез глаз с меня на Дафну. – Не надо ссориться хотя бы сейчас. Руби, милая, не спорь с мамой. – Он устремил взгляд на Дафну, словно в поисках защиты. – В нашей семье она самая сильная и не раз доказывала это в тяжелые времена. Без нее мы все пропадем.
В глазах Дафны вспыхнуло удовлетворение. Ужин прошел в молчании. Вечером приехали Эндрюсы, но без Бо. За их визитом последовали другие. Я сидела в своей комнате и молилась, прося у Бога прощения за то, что обида и жажда мести одержали в моем сердце верх над добрыми чувствами. Потом я легла спать, но очень долго ворочалась, ожидая забытья, которое поможет мне укрыться от мучительной реальности хотя бы на несколько часов.
На следующий день в школе произошло нечто странное. Весть о катастрофе распространилась стремительно и глубоко всех потрясла. Девочки, дружившие с Мартином, заливались слезами и, собираясь стайками в коридорах и туалетах, утешали друг друга. Доктор Шторм выступил по школьному радио, выразив соболезнования семьям пострадавших и попросив всех молиться за них. Некоторые учителя были не в состоянии вести уроки и, задав классу задание, сидели за своими столами в полной прострации.
Странность же состояла в том, что отношение ко мне резко изменилось. Если вчера меня в лучшем случае не замечали, сегодня одноклассники спешили выразить мне сочувствие. На переменах ребята подходили ко мне, пожимали руку, уверяли, что Жизель непременно поправится. Даже лучшие подруги Жизели, Клодин и Антуанетта, вели себя приветливо и участливо. Обе, похоже, сожалели о собственных жестоких затеях. Бо постоянно был рядом, и это служило мне большой поддержкой. Как лучший друг Мартина, он тоже стал объектом всеобщего сочувствия. Во время обеда мальчики и девочки толпились вокруг нашего стола: каждому хотелось сказать нам хотя бы несколько ободряющих слов.
