на поле давно закончившейся битвы.
– Быстро они управились, – пробурчал тот, кто был толстым и невысоким.
– Говорил тебе, надо было идти раньше, как только стихли выстрелы и крики, – недовольно заметил высокий и худой.
– И попались бы мы под горячую руку какой-нибудь шайке мародеров, – возразил толстяк. – Твоя беда, брат Иоганн, в том, что ты не можешь предвидеть ход событий, потому что ты лишен стратегического мышления.
– Великий боже! Брат Якоб, откуда у тебя взялись такие слова? Уж не водил ли ты в поход армии? – ехидно поинтересовался Иоганн.
– Ты считаешь, что присущие определенному делу слова знает лишь специалист этого дела? Как ты наивен, брат Иоганн! Если воспользоваться твоим способом определения знающих людей, то получится, что у нас сплошь знающие люди. Однако не только те, кто знают специальные слова, но даже и действительно занимающиеся делом не всегда понимают толк в своем деле.
– Ну, нагородил! А все для того чтобы скрыть самую простую истину: ты ленив, неповоротлив, и тебе просто хотелось поспать после обеда.
– За умными изречениями как раз и скрывается самая простая истина, брат Иоганн. Но есть умники, которые с помощью слов вытаскивают истину на свет, а есть и такие, которые скрывают ее за словами.
– Хватит зря болтать языком, брат Якоб! Твоя болтовня, между прочим, уже начинает надоедать нашим добрым хозяевам.
– Надоедать? Ха-ха! Как плохо ты разбираешься в людях, брат Иоганн. За мою болтовню они и дают нам кров, еду и все прочее. Ты думаешь, они не нашли бы работников на свою ферму получше нас с тобой? Сколько угодно! От нас-то, скажем прямо, мало проку. Но моя болтовня открывает для наших добрых хозяев многообразие мира; не то чтобы они сами не знали, каков он, однако был у них мир хуторской, а стал вселенский, и моя болтовня теперь им кажется чуть ли не важнее их повседневной работы.
– Ох, прости меня Господи, и откуда в тебе подобная гордыня и такое огромное самомнение? – с досадой выпалил Иоганн. – Правильно тебя настоятель монастыря заставлял ведра с водой в гору носить.
– Ты все время забываешь, что он и тебя заставлял, – тут же возразил Якоб. – Ты если чем от меня отличаешься, так лишь ростом, худобой, да угрюмостью. Но за твою угрюмость никто не даст и краюшки хлеба.
– Ладно, хватит препираться, мы уже пришли. Вон там, смотри, лежат трупы убитых… Ох, не по душе мне эта затея – обирать мертвых!
– И опять скажу тебе, что ты наивен, брат Иоганн, – прищурил свои маленькие глазки Якоб. – Мертвых обобрать нельзя, потому что они не имеют ничего: смерть всех делает нищими и даже более чем нищими, ибо нищим принадлежат хотя бы их тела, чувства и мысли, а у мертвых нет и этого. Тело мертвеца могут похоронить в роскошном склепе, а могут бросить в общую могилу: живые распоряжаются им, считаясь или не считаясь с последней волей усопшего, и тот уже ничего не может возразить. Вспомни, когда мы жили с тобой в башне на острове, где был анатомический театр, сколько туда привозили покойников, от похорон которых отказались родственники, – но если мертвец потерял власть даже над своим телом, то что уж говорить о его имуществе! А забавная получается картина: люди копят богатства, для того чтобы неизбежно потерять все в один прекрасный момент. Еще никому не удавалось взять на тот свет ни единого гроша.
– Опять твое дешевое философствование! – прервал его Иоганн. – Говорю тебе, мне неприятно обирать мертвых.
– Разве ты еще не понял, что живые всегда обирают мертвых? Ну, хорошо, не сердись! Посмотрим на вещи с другой стороны: трупы убитых солдат все равно обчистят и снимут с них все пригодное к употреблению. Днем здесь уже похозяйничали мародеры и унесли главную добычу, а завтра сюда явятся солдаты, товарищи покойников, и перед тем как зарыть убитых в землю, непременно оберут их до последнего. Значит, мы с тобой не первые и не последние, и я не вижу причин, по которым мы должны оставить другим то, что может понадобиться нам самим.
– Как странно выглядят на поле эти убитые: их будто выбросили, – заметил Иоганн, с явной неохотой направляясь к трупам. – Когда я только принял постриг, в нашем монастыре был небольшой водоем, в котором плавали диковинные рыбки. Они гонялись друг за другом, резвились и веселились, не подозревая, что за ними кто-то подсматривает, – вряд ли вообще понимая, где они находятся и для чего. Конечно, они могли жить лишь там, а когда какая-нибудь из них умирала, ее просто вытаскивали из воды и выбрасывали. Вот, глядя на это злосчастное поле, мне и подумалось: все мы, как те рыбки, живем в нашем водоеме, в нашем мире, и не можем из него выйти, потому что за его стенами жизни для нас нет. А когда умираем, то нас просто выбрасывают, а мы не видим и не чувствуем этого.
– И кто, интересно, зря болтает языком? И кто, интересно, занимается дешевым философствованием? – ехидно поинтересовался Якоб. – А все для того чтобы скрыть простую истину – просто тебе не хочется обшаривать мертвецов и забирать их вещи. Но наши добрые хозяева удивятся, если мы вернемся с пустыми руками. Мы болтаем, а темнота все гуще; давай разойдемся в разные стороны и приступим к делу!
…Якоб подощел к изуродованному пушечным ядром до неузнаваемости человеку, лежавшему около убитой белой лошади. Сумка погибшего была открыта и пуста: видимо, здесь уже похозяйничали мародеры.
– Ну-ка, ничего не осталось? – сказал Якоб, вытряхивая сумку. – Что это? Евангелие карманного формата? Какая ирония: все эти погибшие солдаты шли в бой с именем Христа и с этим именем убивали друг друга. Остановила ли их эта книжица?
Якоб хотел отбросить Евангелие в сторону, но потом передумал и положил в мешок, в который складывал найденную добычу.
– …Много насобирал? – спросил Иоганн, когда Якоб подошел к нему.
– Нет, всякую мелочь. Несколько медяков, дешевый перстень, флягу с вином, немного еды и карманное Евангелие.
– И у меня не густо. Те, кто были тут днем, основательно поработали… Куда же мы пойдем? На ферму?
– Нет, далековато. К тому же, даю голову на отсечение, что наши хозяева уже заперли ворота и улеглись спать… Вот что: у нас есть вино, – Якоб потряс флягой в мешке. – Выпьем за тех, кто умер, и выпьем за тех, кто жив. Выпьем за то, чтобы жить: что ни говори, а жить-то хочется!.. Пойдем, брат Иоганн, мы славно посидим до утра, – и пусть всю ночь над этим
