диктовать Жан. – Господь ясно сказал нам об этом в Писании. Взрослого человека можно увещевать, устыдить или убедить, да и то не всякого. Ребенок, однако, слишком мал, чтобы можно было апеллировать к его чувству долга, сознательности или совести. Но без надлежащего воспитания мы погубим своего ребенка, чему есть немало печальных доказательств. Значит, порка – абсолютно необходимый и единственный по-настоящему эффективный способ воспитания детей. Сечь детей надо обязательно, но без жестокости, соизмеряя возраст ребенка с продолжительностью экзекуции и длиной розги. Маленьких детей нужно сечь только короткой розгой, чья длина не должна превышать пятнадцати дюймов… Таким образом, расшалившегося Мартина надо высечь розгой длиной до пятнадцати дюймов, – сказал он жене и прибавил, обращаясь к Фердинанду: – Это не записывайте.
– Я хотела поговорить с тобой еще кое о чем, – замялась Катарина.
– Я слушаю.
Она выразительно посмотрела на Фердинанда. Тот застыл с пером в руке, а Жан терпеливо ждал, что скажет Катарина.
– Дело очень деликатное, – смущенно пробормотала она.
Жан терпеливо ждал.
– Кажется, я опять беременна, – призналась Катарина.
– Бог заповедовал нам плодиться и размножаться, – принялся диктовать Жан Фердинанду. – Со времени изгнания из рая после грехопадения основное предназначение женщины – рожать детей. Женщину, не родившую ребенка, можно сравнить с засохшей смоковницей, не приносящей плода. Хотя в Евангелии речь идет не об этом, но полагаю, данное сравнение будет здесь уместно.
– Но у меня возникли некоторые… У меня не все ладно по женской части, – выдавила из себя Катарина, покраснев.
– Болезни даны нам Господом в наказание и в предупреждение, – тут же продиктовал Жан. – Впрочем, сие не означает, что болезни нельзя лечить, иначе Христос не занимался бы исцелениями. Бог посылает болезнь, и Он же в милости своей исцеляет от нее, а медицина выступает как инструмент в руках Господа, но исход болезни, в любом случае, зависит лишь от Бога.
– Позови лекаря, пусть он осмотрит тебя, – посоветовал Жан, обращаясь к Катарине, а Фердинанду сказал: – Это не записывайте. Вы поужинали?.. Тогда пойдем в мой кабинет, поработаем.
И, выходя из комнаты, оглянулся на Катарину:
– Спокойной ночи, дорогая. Не забудь же позвать лекаря.
Эпилог. Поле битвы
Католическое войско епископа и евангелическое войско Ульриха сошлись для решающего сражения. Оно должно было состояться в чудесной долине, окруженной невысокими лесистыми холмами. Осенние краски леса были сочными и красивыми, небо – ясным; солнечные лучи косыми линиями пронизывали легкий утренний туман, и мягкое тепло все больше наполняло воздух. Во всем этом была радостная умиротворенность: даже темно-коричневые руины древнего монастыря на склоне холма среди столетних вязов не казались мрачными.
Солдаты обеих армий, в большинстве своем одинаково не хотевшие сражаться, с тоской смотрели на прекрасный вид долины, который наводил мысли о чем угодно, но только не о смерти. Сейчас было время свадеб, обильных застолий, молодого вина, но не кровавых битв, думали солдаты, выстраиваясь неровными рядами друг против друга.
Епископское войско возглавлял старый наемник, прошедший через многие сражения и не раз командовавший большими воинскими отрядами. Он не стал произносить долгую речь перед своими солдатами, лишь коротко напомнил о выданном им жаловании, посулил богатую добычу в случае победы и пообещал повесить каждого, кто отступит с поля боя без приказа.
Войско евангелистов привел Ульрих, измученный лихорадкой, но не пожелавший остаться в городе. Не понимая абсолютно ничего в военном деле, он слушался советов начальника городского ополчения, который чувствовал свою важность и потому держался сурово и надменно, а высказывался коротко и отрывисто. Полностью положившись в деле ведения войны на него, Ульрих заботился только о боевом духе армии: всю ночь накануне битвы Ульрих готовил обращение к солдатам, и вот пришла пора его зачитать.
Исхудавший, бледный, с глазами, ушедшими в почернелые глазницы, в слишком великом ему панцире и свисающем до земли нелепом плаще Ульрих выехал на своей белой лошади перед строем солдат.
– Доходяга, – отчетливо сказал кто-то из них.
– Друзья! Братья! – раздался надтреснутый больной голос Ульриха. – Христос сказал, что не мир он принес, но меч. Теперь мы понимаем в полной мере смысл этих слов. Не желали и не желают принимать Спасителя враги светлых истин его, и теперь войной пришли они к нам, потому что мы всей душой своей отдались Христу. Мы вынуждены воевать, и мы будем воевать. Правда за нами, и вера за нас.
Ульрих покачнулся в седле и вытер холодной пот со лба.
– Не помер бы до боя, – снова послышался возглас в рядах солдат.
Начальник ополчения грозным взором обвел строй, а потом тайком погрозил кому-то кулаком.
– Этой ночью я сочинил песню, боевую походную песню. Она называется «Во славу Господню», – пересиливая болезнь, сказал Ульрих. – Послушайте ее.
Воспрянем и грянем во славу Господню,
Пред битвой молитвой и верой сильны.
Отец всеблагой! Ты порукой сегодня,
Что мы сокрушить супостата должны.
В сраженье и рвенье – отмщенье Божье,
И чудо повсюду – отрадой для глаз.
Воспрянем из праха! Расправимся с ложью,
Ведь правда за нами и правда за нас!
Рядами пред нами неправды солдаты,
И ею опутать стремятся людей,
Но праведный меч сокрушит супостата,
Да будет наш враг хоть бы вдвое сильней!
Ульрих выдержал небольшую паузу. Солдаты равнодушно слушали его. Не было ни криков одобрения, ни того особенного трепета, который охватывал толпу раньше во время проповедей Ульриха.
– Друзья, братья, – стараясь говорить как можно бодрее и энергичнее, продолжал Ульрих, – враги ворвались в наш дом…
Тут его речь была прервана первыми выстрелами, прогремевшими со стороны противника.
– Пора, – сказал начальник городского ополчения.
Ульрих растерянно посмотрел на него.
– Но у меня еще не все. У меня еще много…
– Пора! – решительно повторил начальник ополчения.
– Но молитва? Хотя бы молитву прочесть перед сражением…
– Ладно, – согласился начальник ополчения. – Без молитвы нельзя.
– Братья! – выкрикнул Ульрих. – Помолимся! «Ждите Меня, говорит Господь, до того дня, когда Я восстану для опустошения, ибо Мною определено собрать народы, созвать царства, чтоб излить на них негодование Мое всею яростью гнева Моего…»
– «Чтоб излить на них негодование Мое всею яростью гнева Моего», – недружно подхватили солдаты.
– «Ибо огнем ревности Моей будет пожрана все земля. Тогда опять Я дам народам уста чистые, чтобы все призывали имя Господа и служили ему единодушно», – закончил стих Ульрих.
– Аминь, – сказал начальник ополчения и скомандовал солдатам готовить оружие к бою.
* * *
В ранних сумерках два человека вышли
