class="p1">— Да.
— А плиты поверх настелили?
— Ты не сказал.
— На-а-адо было настелить, старик. Что ты как маленький!.. Эй, куда?!
— Я дезактиваторщик, не крановщик, но попробую. Кран там что-то барахлит…
— Брось, старик! Завтра подъедут со специалистом — на двадцать минут работы. Мы и так тебя заждались! Примешь «губастого»?
Заждались, ага!
Турмалаи уже — в хлам. Еще пытаются вязать лыко, но уже не колышутся. Баиньки? Или по машинам? (Ясно, кому заранее уготавливались нумера на этаже! Не работягам-чернобыльцам!) Баиньки-баиньки!
Марик, осекшийся на концовке анекдота (индианке Мае) «…папа, дай денег!» при возникновении Токмарева:
— О! Арт! Опухает, блиннн! — с кивком на помятую ногу.
Гречанинова, преувеличенно доброхотливая:
— Покажи! У-у… Потерпи. Лед в холодильнике доморозится — приложим… — Токмарев для нее не существует. «Тем, что? Я же чувствую!» в прошлом. Не могла не почувствовать — как раз «что».
Дива Мая (прежний непроизвольный искра-контакт) и та не заискрила — улыбнулась дружелюбно и отрешенно: присоединяйтесь, барон, присоединяйтесь. Дружелюбно, да. Но отрешенно.
— Потом, — сухо отказался Артем от «губастого». — Я говорю, люди отбыли. Теперь можно собаку выпустить?
— Можно, можно! Дав-вай сюда своего Куджу!
— Архара!
— Архара, Архара! Дав-вай! Можно!
…Токмарев на цыпочках нетвердо про-шест-во-вал обратно (коридор, лестница, холл, подвал — спортзал). Мыслей — пшик. Кроме пульсирующей «И ни одна собака, ни одна собака! Кроме собаки, ни одна!» Контузия. Отказ мозгов. Ничего-ничего! Псина выручит. Друг ты мой единственный!
С третьей попытки вставил ключ в скважину. Провернул.
— Руки в гору! — рыкнуло за спиной.
Ствол в затылок:
— Руки в гору, урус!
23
Находись Токмарев в добром уме и полном здравии, загодя ощутил бы опасность. В любом случае не подпустил бы вплотную.
И не осмелились бы приблизиться вплотную. Пример Алхаста-Канташа-Селима — другим наука. Толстой-Юрт…
Увы, Токмарев не в добром и не в полном…
Малокоординированная походка понята однозначно: пьян! Внушал ему правоверный Марзабек, внушал: от одной капли веселым становишься, от двух капель злым становишься, от трех капель свиньей становишься. Урус в состоянии постичь мудрость, завещанную Аллахом?! Не в состоянии. Пьян-свинья-урус! И вообще не в состоянии (пребывая в таком состоянии) загодя ощутить опасность.
Он трезв. Но приступ…
Руки поднял. Тяжело оперся ладонями на дверь спортзала — по идее, должна поддаться. Провернулся же ключ! Впасть внутрь тряпичной куклой, мягко, унырнув от ствола. Перекатиться вбок, выхватить из-за пояса «тэтэшку»…
Дверь не поддалась. Или замок на два оборота, не на один? Или открывается наружу, не внутрь? Забыл, не помнит, приступ.
«Тэтэшка» — тю-тю. Обшарили умело, «тэтэшки» лишили. Острастки ради добавочно ткнули стволом в затылок. Болевой шок, болевой порог.
Дальше — темнота…
Дальше — свет.
Секунд на пять-шесть — туман-пелена, расфокусировка, как при минус-пять не меньше. И при минус-двадцать-пять Артем опознает — не зрительно, слухово: здравствуй, Къура, новый год!
(Они, «чехи», когда цивилизации хлебнут, — почти как люди, уже… если подумать, не животные. Откровение от Чепика.)
Къура был «почти как люди».
Кто этот красивый молдаванин?
Мунтяну-Поркуяну-Куртияну. По паспорту.
Не по паспорту, по морде!
Хоть так, хоть эдак! Хлебнув цивилизации (в интересах оперативной комбинации?), Даккашев снивелировался, избавился от имиджа боевичка-ястреба. Камуфляжа — ноль. Кожаный плащ до пят — не туретчина и не свинина, тоньше, мсье, тоньше. Ни усов, ни бороды (первое лезвие бреет чисто, второе — еще чище!), ухоженный пробор (не знал, что у тебя перхоть! у меня уже нет!), глаза-сливы (…увеличение объема? конечно же ресницам!). Акцент? Они, «чехи», пожалуй, единственные из многочисленных народностей «кавказской национальности» по-русски без акцента. Еще, пожалуй, абхазы…
Так что Къуре и ермолку нет нужды нахлобучивать, подобно достопамятному Али-оглу. Он здешний. И по паспорту, и по морде. И с ним еще мальчик. Тоже здешний. Мальчик? Мальчик. Кто скажет, что это девочка, пусть бросит в Мунтяну-Поркуяну-Куртияну камень.
Токмарев бросил бы, окажись камень, — и наповал. Мальчик, епть!
Уммалат, подранок толстой-юртовский. Одет попроще — ветровка с откинутым капюшоном, сапоги болотные. Блондином выкрасился, дурачок! Типаж у дурачка, не в пример старшему товарищу по оружию, характерный-горский. Ну да кто из блюстителей порядка положит глаз на щуплого пацаненка-очкарика (тож хлебнул цивилизации, очки надел, корректирующие страбизм) с кривоватой шеей (получается, не насмерть хрякнул Артем юношу бледного в штабной сакле — головенкой вертеть не моги, но… скажи еще спасибо, что живой). А блондинистая несуразность — дык мода у тинейджеров менять окрас, особенно у гомиков.
Не оказалось у Токмарева камня. И сил… Хотя!.. Боль странным образом унялась. Целительная сила народной медицины, епть! Клин клином. Чтобы избавиться от последствий контузии, заработай по затылку тяжелым тупым предметом. Вырубаешься напрочь, зато, придя в сознание, понимаешь: благодать! Надолго? Или как?
Впрочем, под прицелом двух стволов не слишком размахаешься, даже обретя и силы, и камень.
Къуры Даккашев поигрывал «стечкиным» в манере киношных злодеев Эта роль его явно устраивала. Отрицательное обаяние. Отрицательное — бесспорно. Обаяние — м-м…
Эх, внушал ему в селении Доькар-Оьла капитан Токмарев, внушал: пришел стрелять — стреляй! Не в коня корм. Наказывать за пижонство, наказывать! Снаряженный АПС, он же «стечкин», — почти полтора кэгэ. Из расслабленной (поигрывающей) ладони порхнет пташкой, если, допустим, с положения лежа изловчиться и единым махом подсечь пижона под щиколотки, а то и в колено долбануть каблуком.
Теория без практики мертва.
Къура — в благоразумных трех-четырех метрах.
Помимо даккашевского «стечкина» — уммалатовский автомат АКС-74.
Сам Токмарев — посреди спортзала, на плесневелом гимнастическом мате, ничком, головой к выходу, перекрываемому абреками. Из такого положения лежа особенно не размахаешься. Плюс неподъемная тяжесть на шее. Гимнастический снаряд штанга, блиннн! «Блинов» на ней всего ничего — по «четвертаку», сам гриф с замками — «пятнашка». 25 + 25 + 15. Разминочный вес. Но не когда грифом почти пережимается шея. Плюс штаны. То бишь в данном контексте — минус. Штаны у Токмарева спущены до колен. (Без превратного толкования — наилучший способ обездвиживания.)
— Бешар просил тебя живым доставить, — будто по большому секрету сообщил цивильный ястреб-Къура. — Как думаешь, от кого зависит, живым поедешь или дохлым здесь останешься?
Все же, значит, боятся они его — и бесштанного, и безоружного, и придавленного штангой. А ну как урус-спецназ выкинет нечто. В Доькар-Оьла выкинул! Неизвестно, что у него еще в арсенале!
В арсенале
