Ольга отказалась и загрустила. Ей не хватало советчика. Не хватало друга, которому можно без опаски рассказать обо всём, что мучило. Тянуло выговориться, поплакать, почувствовать поддержку и участие. Почему-то тянуло именно к Сондре: шумной, грубоватой, категоричной и непреклонной.
— Всё, — захлопнула Ольга дневник, ограничившись в нём записями о самых значимых событиях, произошедших за две недели: скупыми и короткими, не занявшими и полстранички.
О том, что случилось сегодня вечером, она пока писать не хотела. Следовало всё обдумать и решить, как поступить.
Она перенесла керосиновую лампу на прикроватную тумбочку, взяла жестяную коробку из-под печенья, стоявшую на секретере, и села на край кровати.
Достала лежащие сверху банкноты, достоинством по пять и десять фунтов стерлингов. Новенькие, хрустящие, 1867 года выпуска. Она настолько привыкла к звону меди, серебра и золота, что бумажные купюры восприняла с трудом. Ольга видела их в обороте и раньше, но не часто, да и не придавала этому большого значения. Банк по первому требованию обменивал банкноты на монеты.
Пересчитала привычные металлические соверены и фунты, составившие две трети от общей суммы — двух тысяч фунтов стерлингов… Богатство.
За что? — задала себе очередной вопрос Ольга.
Сегодня после закрытия лавки Эшли вручила ей корзинку с едой и со словами: «Приказано вам передать», сунула в руки перевязанный шпагатом жёсткий свёрток.
Поскольку её ждал кэб, она воздержалась от распаковки посылки тут же. Всю дорогу ощупывала пакет и сгорала от нетерпения, боясь думать, какой сюрприз приготовил ей Уайт. Он больше не появлялся в её жизни и она успела свыкнуться с мыслью, что её оставили в покое. Если что-то плохое, принять удар спокойно вряд ли получится.
В свёртке оказался плоский клатч: изящный и вместе с тем вместительный, дорогой и очень красивый. Сплетённый из небольших серебряных пластинок, покрытых цветной эмалью с рисунком в серо-голубых тонах, с затейливым витиеватым узором на фермуаре, он больше походил на сумку-конверт.
Из него леди достала бумаги с гербовыми печатями, пачку банкнот, мешочек с монетами, медальон с изображением пожилого мужчины и тёмной прядью волос, позолоченную табакерку с дарственной надписью, лорнет в чехле, два старых письма.
Первым она изучила «паспорт» на имя двадцатисемилетней Авелин Ле Бретон из коммуны Лузиньян, что в местности Вьенна. Женщина являлась дочерью анженского адвоката Клода Бошана и его супруги Анриетты де ла Рюи из семьи нантского судовладельца.
Новые имя и двойная фамилия показались благозвучными. Что же касалось населённого пункта и в какой части Франции он находится, она не знала.
Ольга не ошиблась. Уайт уготовил ей роль француженки-вдовы судебного чиновника-нотариуса Модеста Ле Бретона, умершего месяц назад от чахотки в возрасте сорока четырёх лет. Свидетельство смерти «мужа» имелось, как и извещение о вступлении вдовы в наследство, составившего в денежном выражении чуть более 1000 франков.
В завещании на движимое и недвижимое имущество давалась ссылка на Гражданский кодекс Наполеона, который при определении прав наследников исходил из принципа юридического равенства. Как поняла Ольга, наследство разделили между вдовой и родственниками умершего в равных долях. Авелине Ле Бретон отошла половина имущества.
Как видно, нотариус был небогат.
Был ли? — хмыкнула она, всматриваясь через стёкла складного лорнета с ручкой из слоновой кости в нечёткие черты мужского лица на медальоне.
Письма двухлетней давности были адресованы Авелине из деловой поездки Модеста в Германию в Мангейм.
Как ни крутила Ольга конверты и документы, как ни всматривалась в печати — они выглядели настоящими. Неужели судебный чиновник, нотариус Модест Ле Бретон существовал на самом деле, и у него имелась горячо любимая жена, о чём не раз поминалось в письмах? Почему-то в это она поверила безоговорочно. Легенда подозрения не вызвала, а наличие родственников, с которыми пришлось разделить наследство, придали ей достоверность.
Но было нечто, чего она не могла постичь до конца.
Бумаги в руках дрогнули.
Ольга сложила документы и фамильные безделушки вдовы в коробку, оставив фунты, предусмотрительно конвертированные Уайтом из франков, о чём гласил рукописный чек с указанием курса обмена.
К чему такая дотошность? — гадала она, перекатывая монеты на ладони. Чем является сумма на самом деле? Частью ли законного наследства вдовы, приложенного к «паспорту» или платой лжебарона за участие Ольги в его деле?
Поди разберись.
Как ни посмотри, а деньги из рук Уайта. Он продал молитвенник, изданный в начале шестнадцатого века? Продал дорого. На долю Ольги выправил для неё документы, а остаток приложил в качестве наследства.
Учитывая то, как они расстались, не слишком ли благородно для афериста? — задумалась она. В чём подвох? Да так вовремя появилось «наследство»! Буквально в последнюю минуту! Ольга успеет оставить заявку на участие в аукционе и купит книжную лавку Хуффи Уорда. Нет! Заявка будет подана на Авелину Ле Бретон.
Ей бы радоваться, но на душе лежит камень.
Принять предложение Уайта или отказаться?
На одну чашу весов лёг клатч с его содержимым и возможностью уже завтра изменить свою жизнь, на другую — Ольгино честное и практически без будущего настоящее.
Честное ли? Она живёт под чужим именем, чужой жизнью и порядком в ней накуролесила.
Что выбрать?
Решалась судьба книжной лавки.
Решалась её судьба.
Глава 47Ольга отнесла жестяную коробку в тайник на третьем этаже и вернулась в комнату. Пустой клатч положила в шкаф и медленным взором заскользила по сложенным платьям, нижнему белью, шляпным коробкам, обуви. Сколько времени уйдёт у неё на сборы в случае быстрого отъезда?
Роль вдовы ограничила цветовую гамму платьев, но их она заберёт все. Багаж войдёт в небольшой кофр, который предстоит купить. Саквояж и ковровую сумку придётся оставить.
Всё же отъезд, — поймала она себя на подсознательной мысли. Здравый рассудок взял верх над отчаянным желанием заполучить книжную лавку, на обустройство которой ушло много сил.
Если днём Ольга уговаривала себя не расстраиваться от невозможности покупки, а полчаса назад склонялась к её выкупу, то сейчас готова убедить себя в ненужности приобретения.
— Мерзкий Уайт, — шепнула она на русском языке. Как будто нарочно передал деньги и документы, вводя её в искушение и испытывая на прочность. Пока не было средств, не было и соблазна свершить покупку.
Ольга захлопнула дверцы шкафа и улеглась в постель. Закрыла глаза, чувствуя, как запылали щёки от воспоминаний о поцелуе лжебарона, его жёстких губах, напоре и силе, наглой улыбке в предвкушении лёгкой победы. Вздохнула, сдерживая лихорадочное возбуждение, возвращаясь к прерванным мыслям.
