Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 114
После ухода царицы Арины и Годунова Федор наконец перешел под власть родителей, но Борис и в воспитании сына копировал своего пестуна, а Мария — Мария продолжала изливать любовь, но не более того. Царь Борис рано начал привлекать сына к делам управления, всегда сажал его рядом на заседаниях Думы боярской или при приеме послов, объяснял ему дотошно причины принятия тех или иных решений, но не поручал ему ни одного самостоятельного дела, пусть самого пустякового. Другой на месте Федора непременно бы взбрыкнул, но всякую строптивость бабка вытравила из него еще с пеленок, вместе с волей и естественным мальчишеским и мужским стремлением к свободе.
Воспитатели у Бориса и Федора были одни и те же, но обстоятельства их детства и отрочества все же сильно различались. Борис провел эти годы во дворце царя Симеона, испытывая на себе все причуды вздорного дедовского характера, он прошел хорошую начальную школу жизни, но эту науку постигал в ущерб всем остальным, и, несмотря на все усилия, в последующие годы Борис так и не смог преодолеть свою малообразованность во многих вопросах. Федор же с детства жил в неге и холе, окруженный любовью и многочисленными учителями. Я ничего не могу сказать о его уме, к сожалению, по разным причинам, от меня не зависящим, я с ним почти не общался, но премного и пречасто слышал от других людей хвалу его мудрости книжной, хотя это не то же самое, что ум, по себе знаю. Особенно восторгались иностранцы, но их мнению я еще меньше доверяю, по ним, если человек умеет бойко болтать на их языке, то уже и умен, а коли не умеет — то глупый варвар.
Но это все детали. Если бы меня попросили одной фразой описать, в чем было различие Бориса и Федора, я бы так сказал: Борис был истинным внуком своего деда, а Федор — своего.
Я не отказываюсь от слов своих, что был Федор отроком дивным — чистым, светлым, добрым, красивым, просвещенным не по годам. Я бы даже уподобил его ангелу Небесному, настолько он был оторван от суеты и грязи земной.
Эх, не ему бы возглавлять державу Русскую в час таких испытаний! Но — царей не выбирают!
Вернемся к событиям тех дней. В какой-то момент мне показалось, что Иван Романов стремится всю Думу боярскую под себя подмять и в главные опекуны пробиться, уж больно он суетился. Но на первом же после избрания Федора заседании Думы именно Романов предложил по древнему обычаю учредить при малолетнем царе опекунский совет и тут же предложил ввести туда Мстиславского, Василия и Дмитрия Шуйских, Семена и Степана Годуновых. От ответного же предложения долго отказывался и лишь после просьбы самого Федора с показной неохотой согласился. Тут же послали гонца в войско под Кромы с царским приказом Мстиславскому и Шуйским без промедления прибыть в Москву.
Тогда же решили вернуть в Москву Богдана Вельского. Ох уж этот Вельский, вечный смутьян! Третий раз возносился он на вершину власти, чтобы через короткое время с грохотом и треском скатиться вниз. И вот что удивительно: бояре Вельского терпеть не могли за худородство и заносчивость, Годуновы, бывшие друзья, понимали, что затаил Вельский обиду и на них, и на весь царский род за опалу и не преминет отомстить, но — звали! Я так думаю, что подобные люди, в небольшом, а еще лучше, в единственном числе в Думе боярской нужны и очень даже всем полезны. Ведь у Вельского язык что помело, что думает, то и говорит, иногда и додумать мысль до конца не успеет, а уже ее выговаривает. Но часто мысли эти далеко не глупые и с мыслями многих других бояр совпадающие, но те не рискуют их сами высказывать и с радостью уступают роль застрельщика Вельскому, чтобы посмотреть, куда дело повернется. Бывают мысли очень дельные, другим боярам в голову не приходящие, причем у Вельского достает решимости их немедленно в жизнь воплощать, коли обстановка этого требует, вспомните, как он стрельцами Кремль укрепил сразу после кончины царя Симеона. Но иногда, в запале или спьяну, Вельский высказывает идеи совсем уж химерические или прямо угрожающие безопасности державы, тем самым давая основание убрать его в любой момент. Вот я и говорю: очень удобный человек!
И еще одно решение было принято на той Думе боярской, как впоследствии оказалось, самое важное и катастрофическое. Необходимо было назначить главного воеводу в войско вместо Мстиславского, Иван Романов предложил Петра Басманова. Юный царь воспринял это предложение с восторгом: «Папенька наш — Царствие ему Небесное! — боярина Петра Федоровича любил и жаловал за подвиг его ратный! Верю, и нам он послужит честно, а уж мы его еще больше пожалуем!»
Басманов не преминул рассыпаться в заверениях преданности и чуть ли не вылизал царский сапожок. Бояре были более осторожны — уж больно молод, а главное, худороден был Басманов. Взыграла и зависть за непомерные, по мнению бояр, милости, обрушившиеся на Басманова после Новгород-Северской обороны, многие помнили деда его и отца, а иные так и пострадали от них. Видя сомнения бояр, Романов предложил назначить в сотоварищи Басманову князя Михаила Катырева-Ростовского, славного знатностью, хлебосольством и истинно русской ленью, более, впрочем, ничем. Бояре, скрепив сердце, согласились, определив все же, что первым воеводой будет князь Михаил, и еще приговорили, чтобы отправился с ними митрополит Новгородский Исидор, который приведет войско к присяге новому царю.
Воеводы отправились под Кромы не мешкая, на следующее утро.
* * *
Что произошло под Кромами, можно описать ОДНИМ СЛОВОМ: измена. О деталях дела я вам рассказывать не буду, во-первых, меня там не было, а во-вторых, многочисленные рас сказы, которые я слышал от разных сторон, именно этими деталями сильно разнились. Доподлинно известно следующее: прибыв в войско, князь Катырев-Ростовский и Петр Басманов привели его к присяге царю Федору, через две недели Басманов выстроил полки и объявил царя Федора низложенным и провозгласил новым государем царевича Димитрия Ивановича. Большая часть войска приветствовала это известие криками восторга, меньшая сплотилась вокруг князя Катырева-Ростовского, в коротком перечне достоинств которого неожиданно оказалась верность. Отдам должное и немцам-наемникам, хоть и не люблю я их, из них ни один не изменил, быть может потому, что платили им исправно и немало.
О подавлении бунта не могло быть и речи ввиду многочисленности изменников, поэтому верные полки с князем Катыревым во главе побежали к Москве. Их никто не удерживал и не преследовал, кроме казаков атамана Корелы. Те, судя по всему, были заранее предупреждены о готовящейся измене и немедленно объединились с бунтовщиками. Засидевшись в своих норах, они решили поразмяться и, вскочив на лошадей, помчались вслед улепетывающим войскам. Впрочем, обошлось без смертоубийства и даже без членовредительства, казаки охаживали стрельцов плетками, то ли мстя за прошлые обиды, то ли подгоняя отстающих, стрельцы же и не думали сопротивляться. Была всего одна потеря — воевода Иван Иванович Годунов, казаки захватили его в качестве подарка новому царю Димитрию.
Войска бежали так быстро, что ворвались в Москву одновременно с гонцами, несущими весть об измене, вызвав немалый переполох. Но, когда первое волнение улеглось, в столице наступил полный штиль, кто бывал на море, тот меня поймет, для прочих же поясню: кладбищенский покой. Со стороны правителей — царя, бояр, дьяков — не исходило ни одного движения. Единственно стрельцы, окружавшие Москву, ловили гонцов с грамотами к жителям московским, которые беспрестанно слали воеводы-изменники и самозваный уже не царевич — царь! Грамоты сжигали не читая, гонцов сажали в темницу не допрашивая, вот и вся деятельность государственная.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 114
