Теперь все точно соответствовало тому самому выражению Сибил с ее обожженными пальцами, забывшими обычную человеческую боль, ее предсказаниями и проклятиями Тесс – только ей, – проклятиями, преследовавшими Тесс все эти годы и приведшими ее в конце концов к Лауре – женщине, запечатлевшей Хэла.
Спроси того, кто в бассейне. Конечно! Лаура в трех шагах от Сибил и Тесс в этот ужасный момент откровения, спрятавшись за камерой, ее настоящее отражение – в улыбке Хэла, и ее фотокамера захватывает его. И Сибил знала об этом, потому что Хэл должен был доверить ей всю правду о Лауре и о том, что она значила для него.
Да, изображение было талисманом, объединявшим их всех в их любви к Хэлу, в любви, которая не могла быть оплаченной, в любви, которая не могла умереть. Картина была любовью во плоти, а холодная темная жестокость судьбы, что разделяет людей не только друг от друга, но внутри их самих, приготавливает каждого человека к прохождению своего собственного пути в мире, который уводит его или ее от счастья, не давая ничего взамен.
Многообещающему Лауриному таланту фотографа была дана экспрессия, которая позволяла выявить и прекрасное и ужасное в одном образе. Все они живут здесь, со своей отчаянной борьбой за счастье и безнадежной погоней за Хэлом.
Эти мысли ошеломили Тесс, она машинально поднялась и позвонила в офис Хэла снова. Ответа не последовало, и она повесила трубку, нашла номер телефона отдела обслуживания нового здания Сената и позвонила туда. Послышались долгие длинные гудки, прежде чем на другом конце ответили.
– Дежурный слушает.
– Рой, это вы? Это Бесс Ланкастер.
– Рад слышать ваш голос, миссис Ланкастер. Я видел вашего мужа сегодня вечером.
– Я поэтому и звоню, – сказала Тесс. – Я звонила в офис Хэла, но там никто не отвечает. Не были бы вы так любезны посмотреть его в коридоре…
– Не волнуйтесь, мэм. Сенатор купается. Я видел его спускающимся по лестнице несколько минут назад. Вы знаете его – он любит сделать пятьдесят кругов в бассейне, когда хочет подумать.
– Спасибо, Рой. Спасибо вам большое.
Тесс положила трубку. Ее взгляд вновь замер на фотографии Хэла. Капельки воды, покрывающие его обнаженное тело были похожи на слезы. Женские слезы. Слезы потери, утраты. Слезы Лауры, конечно, в тот самый момент, много лет назад, когда она поняла, что Хэл уходит от нее, словно просачиваясь между пальцами, несмотря на великую силу ее любви.
И слезы Сибил и Дианы. Каждой женщины, любившей Хэла и потерявшей его…
Эта мысль внезапно поразила Тесс. Она взглянула на картину. Новая истина, бесконечно более зловещая, проявилась в ней. Вода, окружавшая Хэла на фотографии, печально повествовала о потере, о роковой судьбе. Она видела, как Хэл отделяется от нее, его улыбка поглощается темной водой – ее собственными слезами, омывающими его удивительное тело.
Она подумала об этой ужасной неделе, о зле, которое окружало Хэла очень давно, отдаляя его от нее, препятствуя даже их телефонным разговорам. Она употребила всю свою силу для борьбы с судьбой, казалось, предначертанной ему, и она преуспела в этом. Или нет?
Разве ее победа далась так легко? Возможно, что магнитофонная лента Лесли Керран не была последним оружием. Возможно, что худшее еще впереди. Возможно, несчастная Тесс не учла чего-то в своих расчетах и оно падет на голову Хэла как раз в этот момент.
Сенатор купается.
Непостижимый ужас раскрыл глаза Тесс, смотревшей на фотографию. Все, что пришло теперь ей в голову, жило в ее сердце все эти годы, пока не выкристаллизовалось в эту кошмарную идею. Возможно, что фотография изображала не прошлое, а будущее. Не жизнь, а смерть.
Спроси у того, кто в бассейне.
Потрясенная, Тесс выскочила из комнаты. Она схватила на кухне свой кошелек, вытащила ключи от машины и выбежала в темноту.
XXIV
20:15
Дэн Агирре стоял на кухне с телефоном в руке и неторопливо разговаривал с неизвестным собеседником.
Лаура сидела на диване, наблюдая за читающим книгу Майклом и стараясь не выпускать его из объятий своих замерзших рук. Она чувствовала, как прилипает к нему, как будто бы он был крошечный буек в тяжелом темном океане.
– Это верно, – донесся из кухни голос Агирре. – Примерно шесть футов три дюйма. Тридцать восемь лет. Вы хотите показать ей фотографию?
Он положил трубку, появился в дверях и подозвал Лауру.
– Ловок же ваш бывший муж, – сказал он. – Не зарегистрировался ни в одном отеле ни в Нью-Йорке, ни в Вашингтоне. Не пользовался самолетом, не арендовал автомобиль. Мы надеемся, что он ехал поездом или междугородным автобусом, но там его опознать будет чрезвычайно трудно. Там за день проходит перед глазами слишком много лиц, чтобы можно было вспомнить одно из них.
– Что с Хэлом? – спросила Лаура.
– Примерно двести агентов ФБР контролируют его джорджтаунский дом, его офис в Сенате и каждый пункт на пути его предвыборной кампании, – сказал он. – Они позвонят мне, когда найдут его. Это не займет много времени.
Он взглянул сверху вниз на ее мертвенно-бледное лицо. Он чувствовал ее ужас. Она выглядела как привидение.
– Они сообщат Хэлу? – спросила она.
– У них приказ – опознать его и предупреждать экстремальные ситуации, до тех пор пока все это не кончится, – сказал он. – И это все.
Он мог прочитать ее мысли. Она хотела, чтобы Ланкастеру не причинили никакого вреда. Но она также не хотела, чтобы хоть что-то из происшедшего стало широко известно – в том числе и что-нибудь о ее маленьком ребенке. Она хотела, чтобы Ланкастер жил, и жил свободно своей собственной жизнью.
Он коснулся ее руки. Она дрожала. Он знал, что она винит во всем происшедшем только саму себя.
– Не перекладывайте все на свои плечи, – сказал он успокаивающе. – Не перекладывайте все на себя. Мы не можем изменить уже случившееся. Помните, что у вас маленький ребенок.
Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами, понимая его предусмотрительность.
– Держитесь, – сказал он. – Теперь все вопрос времени. Но он знал, о чем она думает.
Возможно, что уже поздно.
XXV
20:25
В бассейне не было ни души.
Только восьмидесятилетний сенатор Флинн из Флориды, которому врачи прописали плавание для укрепления здоровья, приходил сюда так поздно. Но он, очевидно, уже ушел. Хэл был в бассейне один.
Он решил сделать сначала пять быстрых кругов, затем пять медленных. Напряженность и лишения прошедшей недели привели его к большой потере сил. Он хотел, чтобы течение воды сняло с него груз долгих часов неподвижного сидения в самолете, накопившихся опасений и радостей кампании и освободило от расслабляющего страха, которого он натерпелся за последние шесть дней и ночей.
