Разве только ошиблись номером?
Телефон стоял на столике в прихожей, подальше от детской комнаты; параллельный аппарат в кабинете Юлия всегда отключала по вечерам. И все-таки ей показалось, что звонок — второй, третий, четвертый! — сотрясает всю квартиру, будит спящих детей, пугает их точно так же, как до холода у корней волос напугал ее саму…
— Алло!
В трубке молчали. Гулкой, шуршащей тишиной, в которой кто-то был.
— Алло!.. Говорите!! Алло!!!
У нее забрали трубку, и Юлия чуть не закричала. Это был Сашка; разумеется, кому же еще. Легонько отстранил ее и очень спокойно сказал в молчащий телефон:
— Подождите, ребята. Без глупостей. Я сейчас выхожу.
Юлия смотрела, как он натягивает поверх Саниного костюма свою грязную куртку, старательно, будто первоклассник, шнурует кроссовки. Без единого слова открыла перед ним дверь. И закрыла — на все, в том числе давным-давно не пользованные замки и цепочки. В лязганье металлических язычков потонули шаги вниз по лестнице… Или он вызвал лифт?
— Мама!
Юлия резко обернулась. Катя стояла посреди прихожей, растрепанная, похожая в своей длинной ночнушке на маленькое привидение. Часто-часто хлопала сонными ресницами:
— А где тот дядя? Он уже ушел?
Когда, уложив дочку, Юлия подошла к окну кабинета, на улице никого не было. Лимонно-желтым эллипсом лежал на асфальте свет от лампочки над подъездом. Пусто, как и должно быть в половине четвертого ночи… утра?
Конечно, ему удалось уйти. Иначе не было бы так тихо, проснулась бы консьержка, соседи… В конце концов, могли действительно ошибиться номером, а Линичук сейчас преспокойно дрыхнет где-нибудь на вокзале. Да кому он нужен настолько, чтоб охотиться на него еще и по ночам?.. Если все это вообще правда, а не плоды изобретательной, даже можно сказать, творческой мании преследования.
Она прождала у окна еще с четверть часа.
А потом послушала под дверью детской, набросила плащ, отомкнула замки, вышла на лестничную площадку. Закрыла квартиру снаружи — всеми ключами со связки.
И спустилась вниз.
АНДРЕЙ, пятый курс
Между плитами на подходе к научной библиотеке нагло торчал одуванчик. Плоский, почти без стебля. Наверное, первый в этом году. А я чуть было на него не наступил.
На выходные собрать народ— и рвануть куда-нибудь на природу. Давно пора. В этом году казалось, что вообще не будет весны: снег лежал чуть ли не до конца апреля! Как следствие все поголовно страдали авитаминозом и депрессией. Как в офисе нашей компании (редкая барышня-референт или менеджер еще не плакалась мне в жилетку по поводу фатально не сложившейся жизни), так и в МИИСУРО — там я теперь появляюсь только для встреч с руководителем дипломной работы, и лицезрение толпы кислых физиономий в «Шаре» не располагает заходить чаще. Но завтра как раз наш день. И надо, черт возьми, продемонстрировать Вениаминычу бурный процесс накопления материала; тем более что у меня есть к преподавателю личный разговор.
Со стороны сквера весело бил по щеке теплый ветер. Небоскребная громадина библиотеки нависала мрачным укором первому по-настоящему весеннему дню, который, конечно, было преступлением хоронить в этих стенах. Но что поделаешь; я вдохнул про запас побольше вкусного воздуха и шагнул в параллелепипед густой тени перед входом. Сразу стало холодно, и я надел пиджак, давно висевший на локте. Надо бы, наверное, и галстук достать из кармана.
Внутри, разумеется, не было и намека на весну. Я спортивным шагом прошелся по коридору между вечнозелеными гигантами в кадках а-ля древнегреческие сосуды; навстречу плелись унылые личности с голубоватым библиотечным загаром на трагических лицах. Встретил и кое-кого из наших «миссуровских» дипломников, несколько раз улыбнулся, здороваясь на ходу, — две-три девчонки выдавили ответные улыбки, квелые, как герань в шкафу.
Подспудная надежда на то, что все мои вчерашние бланки плавно перекочевали в коробочку отказов, не оправдалась. Хмурая библиотекарша принесла приличную стопку книг; я поблагодарил и улыбнулся. Она посмотрела на меня с тупым удивлением и на всякий случай сверила мою физиономию с фотографией на читательском билете.
В читальном зале весна имелась — в виде прямоугольных пятен света, захватывавших по два стола напротив окон. Здравый смысл, заключив временную коалицию с чувством долга, подсказывал, что садиться нужно подальше от окна. И ни в коем случае не за один стол с кем-нибудь из наших.
— Андрей!
Только в библиотеке люди могут так громко кричать шепотом. Я обернулся, мысленно давая себе слово не поддаваться на провокации. Если ударно потрудиться и пораньше уйти, можно еще поймать за хвост кусочек сегодняшнего дня.
Из-за столика у самой стены, чуть привстав, призывно махала обеими руками Анька Гроссман с четвертого курса. Удивительно похожая на потерпевшего кораблекрушение матроса, который из последних сил цепляется за обломок мачты и вдруг завидел вдали другой корабль. Как известно, корабли в таких случаях не имеют права пройти мимо. Увы.
— Привет!
— Привет. — Я опустился на соседнее сиденье. Разбросал веером книжки, ненавязчиво проложив между собой и Анькой демаркационную линию, раскрыл конспект. Актерский этюд на тему «я-пришел-сюдд-заниматься». Гроссман не дура, она поймет.
— Диплом пишешь? — чуть более тихим шепотом спросила она, и я подверг предыдущий тезис сомнению.
— Диплом.
— А я — бакалаврскую.
Тут следовало бы изобразить красноречивый взгляд человека, пришедшего-сюда-заниматься, а не… С глубоким, поднявшимся от самого донышка души вздохом я обернулся.
В ее глазах радостными бликами прыгала весна.
— Тебе на метро? — Мой ответ она продумала заранее, а потому не стала его дожидаться. — Мне тоже. До центра, а потом на красную ветку. По пути, правда?
— Да я вообще-то хотел пройтись. Погода хорошая.
— Вдоль набережной?
— Ну, в общем, да.
— Тоже по пути. Я не тороплюсь. Если ты не против, конечно.
Я был не против. Никогда не бываю против компании, особенно в такой день, как сегодня. И тем более не собирался портить его Аньке: она закончила свои дела в библиотеке еще полчаса назад, однако честно оставалась на месте, листая по десятому разу отработанную книжку. Наверняка досидела бы и до закрытия, но мои сила воли с чувством долга заткнулись гораздо раньше. Ладно; нельзя же сказать, что я совсем ничего не сделал.
Мы пересекли сквер и вышли к реке. Светило солнце, по сине-стальной воде плясала ослепительная рябь, и казалось странным, что пляжи на том берегу пустые. Хотя уже стало прохладнее: снимать пиджак не хотелось, да и холодный ветер в лицо слегка портил удовольствие. Я прибавил шагу; чего не отнимешь у Гроссман, так это ее походки, под которую не надо приноравливаться. Такая барышня сама кого хочешь обгонит в два счета.
