Но в служебный кабинет высшего полицейского начальника лена Гренс вламывался в первый раз.
На столе стоял ноутбук — такой же, как его собственный. Комиссар включил его, подождал, когда программа на диске прочитает и сменит пароль, и стал искать нужный документ — это он умел.
Ему хватило пары минут.
Эверт Гренс снова навесил дверь, поправил петли, убедился, что на раме не осталось следов взлома, и ушел, унося в портфеле ноутбук.
* * *
Будильник, помещавшийся за телефоном, замер. Стрелки замерли на без четверти четыре. Гренс, не отрываясь, смотрел на белый циферблат, во второй раз за эту ночь звоня Фрекен Ур.
Три часа сорок пять минут тридцать секунд. Будильник исправен.
Эта ночь вот-вот закончится, а он ее даже не заметил.
Гренс вспотел. Он размотал молоток и полотенцем вытер лоб и шею. Пробежка через все здание Управления полиции, взломанная дверь — к такому моциону он не привык.
Комиссар сел за компьютер, который совсем недавно стоял на чужом письменном столе, и стал просматривать уже открытый файл.
Вестманнагатан, семьдесят девять.
Секретное донесение. О том, как все было на самом деле.
Гренс потянулся за тонкой папкой, лежавшей на столе чуть поодаль, порылся в ней. То же развитие событий — но ни слова правды. Именно к этой скудной информации он, Свен, Херманссон и Огестам имели доступ, именно поэтому расследование свернули.
Комиссар продолжил просматривать документы в компьютере. Вот, например, дела годичной давности. Триста два секретных донесения о том, как деятельность информаторов или работающих под прикрытием агентов, направленная на раскрытие преступления, становилась причиной другого преступления. Гренс узнал некоторые дела. Те расследования тоже накрылись, хотя разгадка была здесь же, в управлении.
Гренс не спал предыдущей ночью, не будет спать и этой. Ярость, не находящая выхода, так и не сменилась усталостью.
Я был полезным идиотом.
Я совершил узаконенное убийство.
Я нес на себе груз вины всю свою взрослую жизнь. Я заслужил его. Но ни одна тварь не заставит меня тащить этот груз за кого-то другого.
Я не знал Хоффманна. Он мне даже не интересен.
Но вот эту гадскую, проклятую вину я на себя не возьму. Это я знаю точно.
Гренс подтащил к себе телефон. Он помнил номер, который в эти дни набирал чаще всего. Голос на том конце был слабым, как у всех разбуженных людей.
— Алло!
— Анита?
— Кто…
— Это Эверт.
Раздраженный вздох в темной спальне на втором этаже таунхауса где-то в Густавсберге.
— Свена нет. Он коротает ночь на борту самолета, который летит в Америку. Потому что это ты несколько часов назад отправил его туда.
— Я знаю.
— Ну так сегодня ночью тебе незачем сюда звонить.
— Я знаю.
— Спокойной ночи, Эверт.
— Я привык звонить Свену. Теперь тебе придется поговорить со мной. Понимаешь… у меня слов нет сказать, как я злюсь.
Медленное дыхание. Гренс слышал вдохи и выдохи.
— Эверт…
— Что?
— Позвони кому-нибудь еще. Кому-нибудь, кому за это платят. А мне нужно поспать.
Она положила трубку. Гренс уставился на чужой компьютер, который стоял на его столе и таращился в ответ — на него, на его скрытую ярость.
Свен сидит в самолете, который летит сейчас где-то над Атлантикой.
Херманссон… звонить ей как-то нехорошо. Посреди ночи — молодая женщина и пожилой одинокий мужчина.
Гренс приподнял уголок пластиковой подложки, провел указательным пальцем вдоль длинного списка. Он нашел и тут же набрал номер — номер человека, с которым ему вообще не хотелось разговаривать.
Восемь гудков.
Гренс положил трубку, выждал ровно минуту, набрал еще раз.
Кто-то ответил сразу. Рывком снял трубку.
— Это вы, Гренс?
— Так вы не спите?
— Теперь не сплю. Какого хрена вам надо?
Гренс питал отвращение к этому человеку. Карьерист несчастный. Презираемое комиссаром свойство, в котором он теперь так нуждался.
— Огестам?
— Что?
— Мне нужна ваша помощь.
Ларс Огестам зевнул, потянулся, свернулся под одеялом.
— Идите спать, Гренс.
— Ваша помощь. Прямо сейчас.
— Я дам вам один-единственный ответ. Ответ, который вы получали всякий раз, когда будили меня и мою семью. Позвоните в справочную службу прокуратуры.
Он положил трубку. На этот раз Гренс не стал ждать, а набрал номер немедленно.
— Гренс! Вы… да вы…
— Сотни судебных процессов. Только за последний год. Свидетели, доказательства, протоколы допросов… пропали.
Огестам прокашлялся.
— Вы о чем?
— О том, что нам нужно встретиться.
Кто-то заговорил рядом с трубкой. Как будто жена Огестама. Гренс попытался вспомнить, как она выглядит. Они встречались, это он помнил, но ее лицо забылось — одно из лиц с расплывчатыми чертами.
— Вы что, пьяны?
— Сотни. Во многих вы участвовали сами.
— Ясно. Мы встретимся. Завтра.
— Сейчас, Огестам! У меня осталось не так много времени. До утра понедельника. Потом… потом будет уже поздно. А этот разговор… он и вам будет полезен. Господи… вы хоть понимаете, как странно, что это я говорю? Вам?
Снова женский голос, Гренс не мог разобрать слов. Огестам заговорил шепотом:
— Я слушаю.
— Это не телефонный разговор.
— Нет, я слушаю!
— Мы должны увидеться. Вы поймете почему.
Прокурор вздохнул.
— Приезжайте.
— К вам?
— Ко мне домой.
Он миновал станцию метро «Окесхув» и въехал в район частных домов, построенных в сороковые годы для высокообразованного среднего класса. День обещал быть чудесным, где-то вдалеке зрело солнце. Гренс остановил машину в конце целой улицы сонных домов, перед садиком с могучими яблонями. До этого он был здесь один раз, почти пять лет назад. Новоиспеченному прокурору несколько раз угрожали во время процесса — отец маленькой девочки обвинялся в убийстве. Гренс не принимал этих угроз всерьез, пока на желтом доме от окна кухни до окна гостиной не протянулась черная надпись «сдохни, падла», сделанная краской из баллончика.
