он мог не
заботиться даже о кладке. Нашим же пращурам, раз они взвалили на
себя тяготы родительской заботы, надо было как-то с этим потомством
возиться, стараясь при этом не повредить. Они могли быть довольно
крупны, но не беспредельно крупнее своих крошечных отпрысков.
Конечно, среди сумчатых бывали гиганты, но даже крупнейшим
плацентарным они в размерах серьезно уступали. Максимум, что
создала их эволюция, – существо размером с гиппопотама, дипротодонта. Неплохо, солидно, но в сравнение с динозаврами не
идет (да даже в сравнении с крупнейшими наземными плацентарными
дипротодонты не кажутся такими уж выдающимися существами).
Возможно, если бы на планете не было плацентарных и сумчатые
эволюционировали в гордом одиночестве, им удалось бы создать и
кого-то крупнее, но помимо того, что потомство предков
млекопитающих и млекопитающих было слишком мало, оно
становилось постепенно и слишком немногочисленным, чтобы
участвовать в размерных гонках на вырастание с динозаврами.
Поскольку сами родители были меньше, то и детенышей у них было
меньше, чем у диноконкурентов. Кроме того, сумчатым из-за рождения
детенышей на очень ранних стадиях дольше приходилось
выкармливать потомство, а это само по себе сказывалось на его
количестве: одно дело выкармливать одного-двух детенышей и другое
– голодную ораву а-ля кайентатерий. Наши предки проигрывали на
первых порах динозаврам в размере и, возможно, в скорости.
Конкуренция в малом размерном классе все нарастала – травоядные
гиганты-динозавры продолжали порождать сотни крошек-детенышей.
Хищники тоже: голодные «соседи» не разбирались, вырастет ли из
этой крохи мирный зауропод или коллега-теропод – ели всех.
Растительная пища становилась для животных сравнительно
небольшого размера все менее доступной.
Мезозойские фитофантазии
По крайней мере, сосны Австралоантарктики отличались
скоростным ростом. Отчасти это объясняется высокой концентрацией
в мезозойской атмосфере углекислого газа, более высокой
температурой как таковой, возможно, были и другие биологические
факторы. Более высокий, чем сегодня, уровень океана в сочетании все
с тем же парниковым эффектом вел к более интенсивному испарению, местами к более влажному климату и частым дождям. Это всего лишь
предположения, к тому же умозрительные: пока мы даже не можем с
уверенностью сказать, был ли ускоренный рост характерен для всей
мезозойской флоры, а не для одного конкретного региона. Но один
косвенный аргумент в пользу его широкого распространения привести, помимо соображений о составе атмосферы и тепличных температурах, можно. Быть может, тут сказывался и естественный отбор.
Современному хвойному дереву, да и не только хвойному, если оно
достигло высоты 10 метров, могли угрожать разве что ветер, молния и
лесоруб, с каждым лишним метром вверх оно становилось все менее
уязвимо
для
немногочисленных
крупных
растительноядных.
Мезозойская же сосна хоть десяти-, хоть двенадцатиметрового роста в
глазах даже не самого крупного зауропода была не более чем
источником аппетитной зелени. В общем, у хвойных и нехвойных
были резоны расти как можно быстрее, чтобы как можно быстрее
перерасти окружающих гигантских травоядных. Дерево, быстрее
достигшее гигантского многометрового роста, могло уже находиться в
относительной безопасности и произвести на свет больше семян, в
свою очередь росших на таких же скоростях. Все стремились стать
больше: малые размеры были непопулярны и среди растений. А
главное, эти деревья хорошо пропалывались: тот, кто не дорастал до
крупных размеров, уничтожался, отдавая свет и пространство более
крупному конкуренту.
Здесь, правда, стоит уточнить, что излишнее давление травоядных
может не стимулировать, а, наоборот, подавлять рост растений. Так, возращение волков в Йелоустон и, следовательно, снижение давления
травоядных привели к тому, что местные ивы стали расти гораздо
лучше и выше[165]. И подобный же благотворный эффект возвращение
волков оказало на местные осины[166]. Но события в Йелоустоне
развивались всего на протяжении одного столетия. Деревья могли
просто не успеть приспособиться к возросшему давлению со стороны
травоядных, в то время как мезозойские диногиганты объедали их на
протяжении десятков миллионов лет.
К травянистым формам мезозойские растения были не слишком
склонны (в отличие от современных покрытосеменных), а древесные
устремлялись вверх стремительнее некуда, в нижнем ярусе леса
растений было, скорее всего, не слишком много. Выше уже
цитированные Дроздов и Второв сообщают,
