Герман Геринг провел утро 20 апреля в Каринхалле, своей резиденции к северу от Берлина. В течение часа поместье, которое он строил полжизни, в котором он похоронил свою любимую первую жену Карин (в честь которой, разумеется, и было названо имение) и развлекал Чарльза Линдберга, герцога и герцогиню Виндзор и бывшего президента Герберта Гувера, превратится в тлеющие руины. Геринг вернулся в гардеробную и надел костюм.
Сегодня был день рождения Гитлера, и, хотя они больше не разговаривали, ожидалось, что Геринг появится на празднике. Когда он закончил одеваться, офицер инженерных войск сопроводил его к передней части дома, где был установлен взрыватель. Геринг навалился своими ста тринадцатью килограммами на поршень, и Каринхалл исчез в клубящемся облаке огня и пыли[272]. (Если бы он этого не сделал, это сделали бы русские.) Затем Геринг сел в машину и отправился в Берлин.
Среди гостей на дне рождения фюрера были гросс-адмирал Карл Дёниц, который, как говорили, был преемником Гитлера; Шпеер, хитроумный министр вооружений, с ловкостью Гудини выходивший из сложных ситуаций; генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, главнокомандующий вооруженными силами; помощник Кейтеля генерал Альфред Йодль; генерал Ханс Кребс, начальник штаба OKH (верховного командования сухопутных войск вермахта); Гиммлер, который вел секретные переговоры с Норбертом Мазуром, представителем Всемирного еврейского конгресса; Риббентроп, министр иностранных дел; и Геринг, которого фюрер принял довольно холодно. После неловкой светской беседы с другими гостями Геринг покинул бункер и отправился на юг, в Оберзальцберг, горный курорт недалеко от Берхтесгадена.
После того как Гитлер удалился в свою спальню, его любовница Ева Браун заглянула в маленькую гостиную, где часто собирались машинистки Гитлера. Траудль Юнге, одна из самых молодых секретарей (ей было слегка за двадцать), заметила, что Браун одета в серебристо-синее парчовое платье, которое больше подходило для вечеринки, чем для панихиды, и «ее глаза горели безумным огнем». Было похоже, что она хотела «заглушить пробудившийся в ней страх», как позже рассказала Юнге. «Она хотела праздника, даже когда праздновать было нечего, – вспоминала Юнге. – Ей хотелось танцевать, пить и забыть обо всем. И я была практически готова заразиться ее… жаждой жизни и сбежать из бункера, где тяжелый потолок ощутимо давил на нас, а стены были белыми и холодными».
По мере того как последние отчаянные дни Третьего рейха заканчивались, Ева Браун превратилась в своего рода крысолова. По вечерам она приводила всех, кто оставался в бункере, в свою гостиную на первом этаже; стол был сервирован изысканными винами и закусками, недоступными в другом месте. Кто-то приносил граммофон, кто-то пластинку, чаще всего «Кроваво-красные розы говорят тебе о счастье», и ее крутили до тех пор, пока не начинались утренние бомбежки. На рассвете, вспоминала Юнге, «Ева Браун все еще кружилась в отчаянном безумии, как женщина, которая уже почувствовала легкое дыхание смерти. Никто не говорил о войне. Никто не говорил о победе, никто не говорил о смерти. Это была вечеринка для призраков».
На следующее утро 1-й Белорусский фронт маршала Жукова подошел к столице Германии. Берлин был охвачен огнем. Пламя перебрасывалось с крыши на крышу, здания рушились, над Тиргартеном взрывались снаряды, дикие собаки с истошным лаем носились по разбитым улицам. В бункере зоопарка, наиболее защищенном из всех убежищ города, люди дрались за место во внутренних помещениях. Накануне на мгновение показалось, что соперник Жукова, генерал Конев, приближавшийся к Берлину с юга, первым доберется до столицы. Но Жуков быстро разобрался с этим. Он собрал лучшие подразделения двух своих лучших армий, 1-й и 2-й гвардейских, и приказал 21 апреля к 4:00 прибыть на окраину Берлина. Войска отстали от графика на десять часов, но избежали гнева Жукова, потому что 1-й Украинский фронт Конева опоздал еще больше.
По словам историка Кэтрин Мерридейл, эта гонка «обеспечила советское превосходство над англо-американцами в битве за Берлин, но в стратегическом и человеческом плане это состязание было катастрофой. Солдатам без боевого опыта… угрожали выстрелом в голову или штрафбатом (штрафным батальоном), если они потеряют самообладание и откажутся идти в этот ад. Даже ветераны, воевавшие под Сталинградом и Курском, с трудом брали себя в руки. Британские ВВС и самолеты 8-й американской армии превратили улицы Берлина в руины, и на каждой из них мог скрываться снайпер или член гитлерюгенда, жаждущий пожертвовать собой в сиянии славы».
Днем 21 апреля Ханс Вулле-Вальберг, швейцарский журналист, пробирался через Потсдамскую площадь, когда взорвался советский артиллерийский снаряд и ранил нескольких прохожих. Несколькими неделями ранее толпа бросилась бы на место происшествия, чтобы помочь. Теперь только Вулле-Вальберг и еще два «добрых самаритянина» остановились, чтобы оказать помощь раненым. «Люди слишком заняты собственным выживанием, чтобы беспокоиться о ком-либо еще», – заключил Вулле-Вальберг. В тот день Красная армия наглядно продемонстрировала, что такое «шок и трепет», в надежде заставить немцев капитулировать и избежать ужасной уличной войны. Город окружили пять советских стрелковых и четыре танковые армии. 3-я ударная армия и 2-я гвардейская танковая армия атаковали Берлин с севера; 8-я и 1-я гвардейские танковые армии нанесли удар с востока; 5-я ударная армия и 47-я армия двинулись на север, обошли вокруг и ударили по Берлину с запада, в то время как танки и стрелковые дивизии Конева приближались с юга. Но еще оставались десятки тысяч немецких солдат, готовых пожертвовать собой ради Отечества, и среди них были иностранные бойцы Ваффен-СС – шведы, норвежцы, бельгийцы, датчане и голландцы, которым было некуда возвращаться, сражались со свастикой на форме и были готовы умереть за нее. Были также люди, которые воевали, потому что не могли представить себе мир без Гитлера.
Залпы «катюш» возвестили о начале уличных боев. Танки Красной армии вошли в город. Дома взрывали рядами. (Опыт показал, что разрушать здания по одному неэффективно.) После того как улица была расчищена, солдаты Красной армии спускались в подвалы и взрывали стены, двери и другие препятствия из противотанковых ружей, а затем шли мимо пробитых труб и мертвых крыс в следующий подвал. Немецкие мирные жители, укрывшиеся в подвалах, оказались в большой опасности. Ожесточенные подземные перестрелки грозили смертью любому, кто оказался поблизости, но вышедшие на поверхность рисковали пробудить спортивный интерес летчиков Красной армии, которые периодически налетали и обстреливали улицы. Однако на войне все относительно. По сравнению с тем, что было дальше, первая волна советского вторжения прошла довольно спокойно, отмечал историк Джон Эриксон. Большинство военнослужащих были ветеранами, а возглавляли их офицеры, которые знали, как вдохновлять людей и поддерживать дисциплину.
