Книга Княгиня Ольга. Пламенеющий миф - Елизавета Дворецкая

Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106

То же самое объяснял читателю Сергей Соловьев: «Таково предание об Ольгиной мести: оно драгоценно для историка, потому что отражает в себе господствующие понятия времени, поставлявшие месть за убийство близкого человека священною обязанностию; видно, что и во времена составления летописи эти понятия не потеряли своей силы. При тогдашней неразвитости общественных отношений месть за родича была подвигом по преимуществу: вот почему рассказ о таком подвиге возбуждал всеобщее живое внимание и потому так свежо и украшенно сохранился в памяти народной. Общество всегда, на какой бы ступени развития оно ни стояло, питает глубокое уважение к обычаям, его охраняющим, и прославляет, как героев, тех людей, которые дают силу этим охранительным обычаям. В нашем древнем обществе в описываемую эпоху его развития обычай мести был именно этим охранительным обычаем, заменявшим правосудие; и тот, кто свято исполнял обязанность мести, являлся необходимо героем правды, и чем жесточе была месть, тем больше удовлетворения находило себе тогдашнее общество, тем больше прославляло мстителя, как достойного родича, а быть достойным родичем значило тогда, в переводе на наши понятия, быть образцовым гражданином. Вот почему в предании показывается, что месть Ольги была достойною местию. Ольга, мудрейшая из людей, прославляется именно за то, что умела изобрести достойную месть: она, говорит предание, подошла к яме, где лежали древлянские послы, и спросила их: «Нравится ли вам честь?» Те отвечали: «Ох, пуще нам Игоревой смерти!». Предание, согласно с понятиями времени, заставляет древлян оценивать поступок Ольги: «Ты хорошо умеешь мстить, наша смерть лютее Игоревой смерти». Ольга не первая женщина, которая в средневековых преданиях прославляется неумолимою мстительностию; это явление объясняется из характера женщины, равно как из значения мести в тогдашнем обществе: женщина отличается благочестием в религиозном и семейном смысле; обязанность же мести за родного человека была тогда обязанностию религиозною, обязанностию благочестия».

Во второй половине XIX века гуманистические понятия в обществе были равны нашим нынешним, и историк понимал, что нужно не только рассказать читателю о легендарных событиях, но и показать, как их правильно понимать. «Жестокости» Ольги были «обязанностью благочестия» по понятиям ее времени; подвигом защиты традиций, героизмом правды; делали ее «образцовой гражданкой»; и то, что она женщина, только усиливало ее обязанность быть хранительницей обычая. Но увы, здесь произошло то же, что с трудом Карамзина: событийная сторона легенды была усвоена, ее смысл – нет.

Здесь важно понять: даже в той части отношений Ольги и древлян, которые подтверждены археологически – разгром Искоростеня, – неверно было бы объяснять действия Ольги ее личными мстительными чувствами и складом ее характера. Она могла вовсе не иметь этих чувств, но это ничего бы не изменило. Месть была ее родовым долгом, защита державного уклада – княжеским долгом. Осуществление мести было необходимым условием для подтверждения наследственных прав ее и ребенка. Она могла вовсе не желать этого делать, но была вынуждена даже вопреки собственному нежеланию. Однако художники даже в самых новых, современных работах продолжают рисовать на лице ее суровость, а в глазах – ненависть на грани безумия. Гораздо большее понимание ее эпохи и личности проявил бы тот, кто изобразил бы в ее глазах боль женщины, своим долгом понужденной делать то, чего не желает ее собственная душа – та самая, которая в будущем привела ее на путь христианства.

Итак, если мысленно разделить Ольгу из жизни и Ольгу из преданий, то между ними откроется огромная разница. О реальной княгине Ольге полтораста лет спустя было известно только место рождения и ближайшие родственные связи. То, что ее образ вообще сохранился в общественной памяти при полном отсутствии письменности, уже доказывает значительный масштаб ее личности в глазах средневековой Руси. Но эта бледная тень была почти полностью поглощена героиней преданий, занявшей ее место. На множестве примеров и параллелей мы увидели, что летописная Ольга – на девять десятых жительница страны легенд; из густого леса взаимно перерастающих сюжетов, образов, мотивов, смыслов и аналогий она вышла фигурой куда более яркой и цельной, чем ее реальный «прообраз» – мать Святослава и бабка Владимира. И теперь мы постоянно видим, как Ольге – реальной исторической личности – пишут характеристики и предъявляют обвинения за действия ее мифологического двойника – той Ольги преданий, что впитала образы невесты-воительницы, убивающей женихов, и многих ей подобных чисто фольклорных фигур. Но если насчет более новой литературы мы еще понимаем, что, например, образ Пугачева в «Капитанской дочке» Пушкина не стоит использовать как источник реальных знаний об историческом Емельяне Пугачеве, то для Ольги понимание этой разницы утрачено: за дальностью лет вымысел полностью слился с реальностью и подменил ее.

Однако княгиня Ольга не возникла из легенд – она существовала на самом деле. Если осознать, что Ольга, женщина, в условиях реального раннего средневековья, а не сказки, где у ловкой героини всегда все получается, осуществила эти судьбоносные повороты «рек истории» – то станет ясно, что это была действительно великая женщина. Она произвела три переворота в сознании и укладе жизни современников:

1) среди языческих понятий, когда после гибели Игоря сумела отстоять свое наследие вопреки потере удачи;

2) когда создала современную государственную структуру взамен древней родовой;

3) когда обратилась к христианству и первой попыталась вести Русь в круг европейских держав как равноправного партнера, а не периодически набегающего грабителя.

Миф понимал это, но выразил ее значение и величие, как умел: окружил ее эпическую фигуру огнем и кровью, осыпал брачными предложениями от князей и даже императора, наделил светозарностью звезд и мудростью библейских персонажей. Не Миф виноват, что с веками произошла демонизация этого блистательного образа в сознании наших современников. Просто мы перестали понимать древний язык Мифа. Но, может быть, дым древлянских пожаров еще развеется. И если читатель хотя бы осознал, что не стоит судить реальную княгиню за дела литературной героини, значит, труды мои были не напрасны.

Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106