Выровняли путь для прохода грузовиков, но участок дороги с большим перепадом высоты был непроходим для автомобилей и требовал много времени для завершения работ. Дорожные строители работали круглые сутки, убирая камни, выкорчевывая пни, засыпая глубокие ямы, а сотни мужчин перетаскивали на плечах мешки и ящики, везли их на мулах и перекладывали в кузова грузовиков на другом участке дороги. Путь занимал полтора часа; каждую ночь цепочка людей ходила взад-вперед по скалам, а в осажденный город поступало продовольствие и боеприпасы.
На 11 июня было назначено временное прекращение огня между воюющими сторонами, и за день до этого по новой дороге с трудом проехал джип, переваливаясь по рытвинам и ухабам. В нем сидели два американских журналиста, оповестивших весь мир, что дорога вступила в строй до начала перемирия, а потому не подлежала контролю наблюдаталей ООН, следивших за соглашением о прекращении огня. Дорогу окончательно закончили к 19 июня; с этого момента продовольствие и оружие стали непрерывно поступать в Иерусалим, а 22 июня автоколонна доставила для детей апельсины - позабытое лакомство. Вдоль той же дороги в кратчайший срок проложили трубы - вручную, без необходимого оборудования, порой под артиллерийским обстрелом; построили две насосные станции, и Д. Бен-Гурион записал в дневнике: "Был Дов Йосеф. Вода уже течет в Иерусалим по трубам "Бирмы"."
11 июня вошло в силу соглашение о прекращении огня сроком на четыре недели, завершив первый этап боевых действий. Египетские войска остановились в 32 километрах к югу от Тель-Авива, сирийцы закрепились на западном берегу Иордана, иракские части находились в 16 километрах от Средиземного моря, судьба осажденного Иерусалима оставалась неясной. Положение на всех фронтах было нелегким; перерыв в боях назвали в Израиле "манной небесной", и теперь его следовало использовать для наращивания сил.
В первый день перемирия собралось командование израильской армии для подведения итогов боев. Моше Кармель, командующий войсками на севере, доложил: "Боевые подразделения доведены до полного истощения сил. Каждый батальон потерял убитыми, по меньшей мере, человек сто, и численный состав батальонов сильно сократился." Дан Эвен, командир бригады Александрони: "Подразделения находятся на грани кризиса. Основные причины - усталость и постоянная нехватка всех видов оружия и снаряжения. Бывали случаи, когда бойцы шли в бой в пижамах."
Давид Шалтиэль, командующий обороной Иерусалима, сообщил, что в двух пехотных батальонах, защищающих город, более 600 раненых и много убитых. В бригаде Ифтах насчитали 250 убитых и 300 раненых; в двух батальонах бригады Гарель - 220 убитых, 617 раненых, а 200 уцелевших бойцов были истощены до предела.
В бою возле Бейт-Шемеша погиб боец Пальмаха Аарон Шеми, которого друзья называли Джимми, - было ему 22 года. Через несколько лет собрались молодые люди, воевавшие рядом с ним, вспомнили о своем друге, о тех событиях и о себе - так появилась книга "Друзья рассказывают о Джимми". Имена рассказчиков в книге не названы; безымянными они останутся и в этом повествовании - юноши и девушки, те, кто выстоял в первые месяцы существования Израиля.
- В начале войны, когда я уходил из дома, меня провожал такой взгляд матери, по сравнению с которым бомбардировка и свист снарядов - просто ерунда. Если бы она что-нибудь сказала на прощание, было бы легче. Но она молчала - говорили, кричали ее глаза.
- Я не завидовал ребятам из Кирьят-Анавим - они шли в бой прямо из дома. Перед каждым боем мама вертелась вокруг своего сына, как курица вокруг цыпленка. Если бы ей сказали: "Леа, возьми винтовку, иди в бой вместе с сыном" - она была бы счастлива. Это очень и очень мучительно, когда родители находятся рядом с тем местом, где сражаются их дети.
- Ребята из Пальмаха одевались, как Бог на душу положит - в какую-то смесь из хаки и гражданской одежды: разного фасона брюки, рубашки и свитера, всех видов головные украшения вдобавок к нечесанной шевелюре. Верхом изящества была знаменитая вязаная шапка. Патроны мы таскали в карманах брюк, гранаты - за поясом.
- Иерусалимцы любили Пальмах. Это выражалось в улыбках и бесконечных угощениях, но, главное, все предлагали нам воду. Холодную, свежую воду для питья. Однажды мы ехали на задание мимо синагоги в Меа-Шеарим. Молящиеся высыпали наружу, остановили машины и благословляли нас. А дело было в субботу.
- Из нашего отделения только шестеро остались в живых. Погибли в боях Мирьям Шахор, Меир Вайнштейн и Арье Ледер - в Негеве, Дов Кацман - в Гуш-Эционе. Погиб и Асаф Шахнаи, стройный, глаза лучистые, прозрачные. Леа Ракова тоже погибла - она охраняла колонну с продовольствием для Иерусалима.
- Янкеле - помню его хорошо, золотой парень. Лежал возле меня и с воодушевлением говорил о будущем. Его ждала девушка, и странно было слышать от семнадцатилетнего юноши, как он станет жить после женитьбы. Вдруг кто-то кричит: "Автоматчик просит, чтобы его сменили на полчасика". Янкеле пошел подменить его и получил пулю в голову.
- Мы удерживали высоту до тех пор, пока пройдет колонна в Иерусалим, а потом отходили. Чем скорее это делали, тем лучше было для нас. Во время молниеносного отхода Зюзик встал, как вкопанный: "Ребята! Вы только поглядите, какой грандиозный закат!" Нашел время и место, чтобы любоваться. хотя закат был действительно хорош: за рощей садилось солнце, и она пылала красно-золотым пожаром. В бою у "Августы-Виктории" в Иерусалиме Зюзик Хазаз приподнялся с земли, чтобы метнуть гранату, и был убит на месте.
- Кто не помнит Хану Левицкую?.. Нежную блондинку с сине-серыми глазами. Она не пропускала ни одного боя, и ее светлые волосы выбивались из-под каски. Когда вышел приказ, запретивший участие девушек в боевых операциях, она сказала: "Ладно. Пойду санитаркой, буду выносить раненых с поля боя". Хана Левицкая погибла в Негеве.
- Пришел связной, принес записку: "Погибла Браха". Браха Польд! Такая девушка - и вот ее нет. Дани спросил Нахума: "Если у тебя появится предчувствие, что в следующей операции ты погибнешь, всё равно пойдешь?" Нахум ответил: "Пойду". - "Даже если уверен, что это последний твой бой?" - "Да". Что предчувствовал Нахум, выходя на Кастель? Этого мы не узнаем. Это он унес с собой.
- Нахум был длинным, а Мотька - коротким. Однажды они вышли на операцию и наткнулись на изгородь из колючей проволоки; Нахум с легкостью перебросил через нее свои длинные ноги, а Мотька запутался. "Да здравствуют длинные!" - сказал Нахум. Потом они вошли в апельсиновый сад. Нахум сгибался под ветвями деревьев, а Мотька шагал, как по полю. "Да здравствуют коротышки!" - воскликнул Мотька. Они одновмеренно женились - недели за две до гибели и погибли на Кастеле в один день, в одном месте.
- Когда попадаю на иерусалимскую дорогу, где когда-то пробивались с боями, снова становится грустно. Для пассажиров это просто удобная дорога, деревья, скалы с обеих сторон, но мне каждый ее отрезок напоминает о ком-то, о чем-то, и это "что-то" жжет сердце. А может, так грустно вспоминать те дни, потому что жизнь казалась полней и содержательней? Были беды, трудности, ежедневные встречи со смертью, а всё же жизнь была достойней.
