Лиза осторожно тянется ко мне ладонью и кладет ее на мою щеку. Меня тут же простреливает сумасшедшее желание прижать к себе Лизу.
Что я и делаю.
Резким рывком притягиваю к себе и тут же целую. Лиза отвечает, прижимаясь ко мне всем телом. Я переворачиваю ее на спину и ложусь сверху, продолжая целовать. Тело охватывает мелкая дрожь: от желания, от предвкушения, от того, как сильно я по ней скучал.
Лиза целует меня так же жадно и отчаянно, как я ее. Наши руки блуждают по телам друг друга, я снимаю с нее футболку, она стягивает с меня боксеры. Ее запах проникает глубоко в легкие, и я зажмуриваюсь от удовольствия.
Где-то на задворках сознания я понимаю, что мы совершаем ошибку, но остановиться уже невозможно.
Глава 78 Лиза
Моя голова лежит на Мишиной груди. Я слушаю его размеренное сердцебиение и вдыхаю запах кожи. Его пальцы путаются у меня в волосах. Казалось бы, все, как раньше.
Но не все, как раньше.
Он аккуратно перемещает мою голову на подушку и идет в ванную. В горле тут же образовывается тяжелый ком. Раньше Миша бы подхватил меня на руки и понес принимать душ вместе с ним. На мои шутливые протесты он бы серьезно ответил, что в мире большая нехватка пресной воды и в целях ее экономии нужно мыться вдвоем.
В душе мы бы занялись любовью еще раз, а потом вернулись счастливые в комнату и легли в кровать в обнимку. И уже когда бы я засыпала, Миша прошептал мне на ухо что-нибудь нежное, что заставило бы меня улыбнуться сквозь сон.
Теперь же я лежу в постели одна и слушаю шум воды, доносящийся до меня из ванной. В голову закрадывается мысль нагло взять и зайти к нему, но я все-таки не решаюсь.
Через 10 минут Миша возвращается, ложится рядом и смотрит в потолок. Мне хочется спросить, означает ли наш секс, что мы снова вместе, но я боюсь услышать от него честный ответ, поэтому молча ухожу в душ. Там рыдания накатывают на меня с новой силой. Я сажусь на белое чугунное дно ванны и опускаюсь лицом в колени.
Время идет, я не спешу выходить. На самом деле я надеюсь, что Миша забеспокоится, почему я так долго, и зайдет спросить, все ли в порядке. Мало ли, вдруг я тут утонула.
Но он, конечно, не приходит.
Когда я возвращаюсь в комнату, по размеренному дыханию Миши понимаю, что он уснул. Придвигаюсь к нему вплотную и обнимаю со спины. Мне все равно, что через два дня он уедет. Сейчас Миша в одной постели со мной, и я буду обнимать его, сколько захочу.
Утром я просыпаюсь в дичайшем страхе. Во-первых, я не обнаруживаю Мишу рядом, а во-вторых, понимаю, что мне сейчас придется одеться и уйти. С кухни доносится небольшой шум, по которому я делаю вывод, что Миша там. Сажусь на кровати и тру глаза, боясь встретиться с парнем.
Но он сам заходит в комнату.
— Доброе утро, — приваливается к дверному косяку, скрестив руки. Слегка улыбается.
— Привет, — пытаюсь растянуть губы в ответной улыбке.
— Я приготовил на завтрак твои любимые панкейки.
Сердце делает кульбит. Миша у плиты — редкость. Миша у плиты, готовящий мое любимое блюдо — еще бОльшая редкость.
— Ого, — только и могу вымолвить я.
Он отрывается от дверного проема и медленно направляется ко мне. На нем лишь серые спортивные штаны. Я жадно всматриваюсь в его сильный торс, покрытый татуировками, и особенно в слово Nirvana на груди. Миша садится на краешек постели, и я поднимаю глаза на его лицо.
— Лиза, — тихо начинает, — послезавтра я уезжаю.
Я быстро киваю головой, а он смотрит на меня, будто собирается что-то сказать, но не решается.
— Ты хочешь сказать, что сегодняшняя ночь ничего не значила? — догадываюсь.
— Сегодняшняя ночь значила для меня очень много, как и все ночи с тобой. Но я уезжаю. — Мгновение медлит. — Один.
От того, насколько твердо и решительно Миша произносит последние слова, по позвоночнику ползет холодный пот. И хоть я потеряла Мишу в тот же день, когда сказала ему о расставании, сейчас мне все равно больно. Потому что понимаю: теперь точно конец.
— Можно я побуду с тобой до твоего отъезда? — спрашиваю с дрожью в голосе.
Миша пристально смотрит на меня несколько секунд, явно не зная, что ответить. Я вижу по нему: он сомневается.
— Пожалуйста, Миша, — на глаза наворачиваются слезы. — Можно я останусь с тобой на эти два дня?
— Останься, — отвечает полушепотом.
Не спрашивая разрешения, я тянусь к нему и обнимаю. Миша обвивает мою талию одной рукой и зарывается в волосы на затылке. Слезы все-таки текут из глаз. Конечно, Миша их чувствует.
«Я знал двух влюбленных, живших в Петрограде в дни революции и не заметивших ее», — сказал в 1941 году Борис Пастернак в беседе с советским драматургом Александром Гладковым.
Эта фраза лучше всего описывает наши последние два дня.
Я пишу маме сообщение с просьбой забрать мою кошку к себе. Я пропускаю институт. Я забиваю на работу у папы. Я выключаю телефон, потому что не хочу отвлекаться ни на кого и ни на что. Каждую оставшуюся секунду до Мишиного отъезда я хочу провести с ним.
Эти два дня наш мир существует только из нас двоих. А что там за окном — не важно, не интересно. Хоть потоп, хоть война, хоть апокалипсис.
Миша целует меня, как в последний раз. Втягивает запах моей кожи, как будто хочет запомнить его навсегда. Чтобы, может быть, вспоминать одинокими вечерами, как я пахну. Миша не произносит вслух, но я чувствую: он прощается со мной. Каждое прикосновение его губ к моему телу говорит об этом.
— У тебя был кто-то, кроме меня, за это время? — отрывается от моей шеи и смотрит мне ровно в глаза. Я не могу удержаться от довольной улыбки. Все-таки он меня до сих пор ревнует.
— Нет, — честно отвечаю. — Никого не было.
Миша облегченно выдыхает и накрывает мои губы своими.
Я даже не представляю, как это — быть с кем-то, кроме Миши. Я скорее умру в окружении кошек, чем подпущу к себе другого мужчину.
Полгода наших отношений были раем и адом одновременно. Я постоянно думала о том, что у него до меня было много девушек. Миша у меня первый, а я у него миллионная. Виолетта еще не выходила из головы. Воспоминание о том, как он в новогоднюю ночь умолял ее не уходить, отлилось в моей памяти гранитом.
