Глава четырнадцатая
Ветер нес по проселкам черную пыль и срывал с маков шелковистые алые лепестки. Элен возвращалась от Рэндоллов, вспоминая, как тяжеленький Майкл уютно лежал в ее объятиях; высокие стебли спелой пшеницы щекотали ей ноги. Когда она шла по той же тропинке осенью, в ее галоши заливалась грязь, а за юбку цеплялся репейник. В октябре Майя сказала ей, что обручилась с Хью. Элен больше не мечтала о Хью, но почему-то думала, что они с Майей не будут счастливы. Зимой болота покрылись инеем, а колодец, из которого служанки священника брали воду, замерз. Пока лед не растаял, приходилось кипятить воду из бочки и наливать ее в глубокий кирпичный водоем.
Сейчас было лето. Элен подошла к дому, когда прозвучал гонг к обеду, и задержалась лишь для того, чтобы сменить запылившееся платье. В доме было жарко и душно. Пот проступал на ее руках, собирался под грудью и стекал по спине. Она надела зеленое шелковое платье, которое сшила много лет назад, и пошла в столовую. Томатный суп, баранье жаркое и пудинг с почками. Жаркое почти остыло; на ободке тарелки скопился жир. Бетти уехала из Торп-Фена на Рождество и стала работать в кембриджском магазине. Замену ей найти не удалось, и Айви пришлось управляться за двоих.
Съесть пудинг Элен не смогла: заварной крем оказался с комками, почки — бледными и жирными. Глядя в тарелку, она убрала со лба влажные локоны.
Преподобный Фергюсон сказал:
— Что с тобой, Элен? Аппетита нет? Ты часом не заболела?
За эту трудную зиму он состарился и похудел: бесконечные бронхиты и больное сердце сделали свое дело. Он поднялся из-за стола, подошел.
— Папа, я совершенно здорова. Не мельтеши.
Элен отодвинула тарелку и посмотрела в окно на пыльный сад, в котором не шевелился ни один листок. Год назад она не стала бы так говорить с отцом, а он не стал бы безропотно сносить ее дерзость. Раньше он требовал, а теперь просил. Но соотношение сил изменилось слишком поздно, думала Элен.
Отец поднялся из-за стола, подошел и встал рядом. Элен терпеть не могла, когда он оказывался так близко. Джулиус прикоснулся к ее руке и пробормотал:
— Какая ты теплая, Цыпленок…
Она отдернула руку и помахала ею в воздухе. Прикосновения отца напоминали ей о Морисе Пейдже. Благодаря Морису Пейджу она поняла, что имела в виду Флоренс Фергюсон, написав в дневнике: «Боже милостивый, что приходится терпеть женщинам!»
На следующий день, в воскресенье, было так же жарко и душно. В церкви Элен следила за тем, как бился в окно шмель. Он громко жужжал и неловко кружил у куска цветного стекла, пытаясь найти выход. Слова отцовской проповеди эхом отдавались от каменных стен и сводов. На этой неделе она забыла составить букеты, и в вазах торчали побуревшие, засохшие стебли. Элен стало стыдно, но тут она обернулась и увидела пустые ряды. Испуганная девушка не сразу поняла, в чем дело, но потом вспомнила, что Ловеллы и Картеры уехали, а Джек Титчмарш и старая Элис Докерилл умерли этой зимой. Церковь всегда была слишком велика для деревни; Элен начала медленно считать в уме и поняла, что вся паства отца теперь составляет человек двадцать, не больше.
Шмель, угодивший в паутину и запутавшийся в ней, сердито зажужжал и упал на каменные плиты. Элен выскользнула в проход, наклонилась, взяла шмеля руками в перчатках и вышла из церкви.
— «Блаженны кроткие, ибо они…»
Элен поняла, что отец увидел ее, потому что он запнулся, забыв знакомые слова. Впрочем, он все равно ошибался: кроткие не унаследовали землю; нет, они робко следили за тем, как все забирали сильные, смелые и красивые. Когда Элен раскрыла сложенные ковшиком ладони, шмель взмыл в воздух и начал заново сложный танец над шиповником и жимолостью.
Отойдя в сторону от церкви, она заметила, в какое запустение пришел Торп-Фен. Покосившиеся домишки с тусклыми, мрачными окнами и осевшими крышами; огромные рытвины на проселочных дорогах, где осенью собирались бездонные лужи… Элен поняла, что не только она, но и вся деревня ощущает себя брошенной. К Торп-Фену не тянулись вышки линий электропередач; новые дороги обходили его стороной, связывая с городом другие места. Знакомое исчезало, и ничто не приходило ему на смену. Старые праздники, которыми когда-то отмечали времена года, умерли. Христианство боролось за право заменить старые религии, но теперь выдохлось и христианство. Глядя на переполненные рвы и заросшие сорняками поля, Элен думала, что Робин была абсолютно права. Бога нет. Эти слова звенели в ее ушах, как церковные колокола.
Добравшись до фермы Рэндоллов и взяв на руки Майкла, она почувствовала себя лучше. Когда малыш заливисто смеялся и крепко целовал ее, мрачное видение бесформенной и бессмысленной вселенной начинало блекнуть. Элен помогла миссис Рэндолл накормить малыша и уложила его спать.
Надевая шляпу и готовясь уйти, она заметила выражение лица Сьюзен. Миссис Рэндолл плотно закрыла дверь прихожей, и они остались наедине.
— Элен… У вас что-то случилось?
— Ничего, — широко улыбнувшись, ответила она.
— Раньше по воскресеньям вы не приходили.
— А сегодня решила зайти.
