Все симпатии его, очевидно, на стороне бедняка. Святой проповедник, по-видимому, хочет одинаково строго отнестись и к жестокости богача-заимодавца, и к нерасчетливости бедного. Но тон его речи в том и другом случае совершенно не одинаков, потому что не одинаково он относится к поведению того и другого. Поведение богача его возмущает, поведение же бедного возбуждает в нем только сожаление. Богач-ростовщик для него – свирепое плотоядное животное, высасывающее кровь своего ближнего, «пес, ищущий ловитвы». Бедняк же – несчастная жертва, требующая спасения. Оттого его обличения, направленные на нерасчетливого бедняка, не имеют того грозного, карательного характера, какой видится в обличениях на ростовщика. Напротив, они срастворены любовью, согреты теплым сердечным участием; ему жаль бедного; он усердно просит, убеждает и умоляет его не доводить себя до закрепощения жестокому богачу. Обличения эти похожи на сердечную мольбу нежно любящей матери, с какой она обращается к своим детям, предостерегая их от какого-нибудь гадкого, вредного и ядовитого животного. Из этого побуждения вытекают разнообразные доказательства и доводы, имеющие целью убедить бедняка не отдавать себя добровольно в кабалу. «Если ты богат, то не имеешь нужды в займе; а если беден, то не имеешь на это права, потому что тебе нечем расплатиться. Зачем же продаешь свою свободу?» «Мы, бедные, отличаемся от богатых одним – свободою от забот; наслаждаясь сном, смеемся над их бессонными ночами; не зная беспокойств и будучи свободны, смеемся над тем, что они всегда связаны и озабочены. А должник и беден, и обременен беспокойствами. Не спит он ночью, не спит и днем; во всякое время задумчив, оценивая то свое собственное имущество, то великолепные домы и поля богачей, одежды мимоходящих, домашнюю утварь угощающих. „Если бы это было мое, – говорит он, – я продал бы за такую и такую-то цену и освободился бы тем от платежа роста“. Это и ночью лежит у него на сердце, и днем занимает его мысли. Если стукнешь в дверь, должник прячется под кровать. Вбежал кто-нибудь скоро – у него забилось сердце. Залаял пес – а он обливается потом, томится предсмертною мукою и высматривает, куда бежать. Когда наступает срок – заботливо придумывает, что солгать, какой изобрести предлог и чем отделаться от заимодавца».[871] «Не доводи же себя до подобного состояния. Ты свободно смотришь на солнце. Для чего же завидуешь сам себе в свободе жизни? „Но как же мне прокормиться?“ – говоришь ты. У тебя есть руки, есть ремесло. Наймись, служи; много промыслов жизни, много способов. Но у тебя нет сил? Проси у имеющих. Но просить стыдно? А еще стыднее не отдать взятого взаем. Я говорю тебе это вовсе не как законодатель, но хочу показать, что все для тебя сноснее займа. Муравей и пчела пропитываются, ни у кого не одолжаясь; последние даже остатки своей пищи приносит в дар царям; но им природа не дала ни рук, ни искусств. А ты, человек, животное, изобретательное на промыслы, неужели не можешь найти промысла, могущего прокормить тебя?»[872]
Очевидно, таким образом, что причина бедствий должника заключается в нерасчетливости, в неумении довольствоваться своими источниками. Опыт показывает нам постоянно, что «до займа доходят обыкновенно не те, которые нуждаются в необходимом (им никто и не поверит в долг), но занимают люди, которые предаются безрасчетным издержкам и бесполезной пышности, раболепствуют женским прихотям. Жена говорит: „Мне нужно дорогое платье и золотые вещи, и сыновьям необходимы приличные им и нарядные одежды, и слугам надобны цветные и пестрые одеяния, и для стола потребно изобилие“. И муж, выполняя такие распоряжения жены, идет к ростовщику». Итак, корень зла – в жизни не по средствам, в непомерной роскоши и страсти к пышным нарядам, что всегда составляло и составляет преимущественную слабость женского пола.
Вероятно, страсть к безрасчетным денежным спекуляциям, любовь к роскоши и жизнь не по средствам составляли одно из больных мест кесарийской паствы. С другой стороны, страшно было бедствие, постигавшее нерасчетливого любителя пожить, входившего вследствие этого в долги. Поэтому св. Василий Великий употребляет всю силу своего красноречия, указывает все гибельные последствия подобного образа жизни, чтобы искоренить это зло в своей пастве. Все его наставления, полные сострадательного участия к бедняку-должнику, обращены преимущественно к этому последнему. Представив самые разнообразные доказательства всей неразумности нерасчетливого образа жизни, изобразив все бедствия, необходимо следующие за ним, он, наконец, обращается к самому заветному уголку сердца человеческого, к любви к детям, и из этой любви выводит побуждения к тому, чтобы не продавать себя заимодавцу. «Видал я, – говорит он, – жалкое зрелище, как свободнорожденных за отцовские долги влекли на торг для продажи. Ты не можешь оставить детям денег? По крайней мере не отнимай у них и благородства. Сбереги для них это одно достояние – свободу, этот залог, полученный тобою от родителей. Никого никогда не винили за убожество отца, но отцовский долг доводит до тюрьмы. Не оставляй по себе рукописания, которое бы уподоблялось отеческой клятве, переходящей на детей и внуков».[873]
Таково последнее наставление не умеющим жить на свои средства, пиющим воду не от сосудов своих, но почерпающим ее из чуждых студенцев. Не оставлены без конечного наставления и ростовщики. «Послушайте, богатые, какие советы даем мы бедным по причине вашего бесчеловечия: лучше с терпением переносить другие бедствия, нежели те, какие бывают следствием роста. Не было бы ничего подобного, если бы вы помнили и исполняли заповедь Господа: взаим дадите, от нихже не чаете восприяти (Лк. 6:34,35) и: милуяй нища взаим дает Богови (Притч. 19:17). Но ты берешь рост с бедного, и это есть верх человеконенавистничества. Ты из чужих несчастий извлекаешь прибыль, со слез собираешь деньги, душишь нагого, бьешь голодного. У тебя нет жалости; нет и мысли о родстве со страдальцем; и ты называешь человеколюбивыми получаемые таким образом прибытки? Горе глаголющим горькое сладкое, и сладкое горькое (Ис. 5:20) и называющим бесчеловечие человеколюбием. Земледелец, получив колос, не ищет опять под корнем семени; а ты и плоды берешь, и не прощаешь того, с чего получаешь рост. Ты без земли сеешь; не сеяв, жнешь. Неизвестно, кому собираешь. Есть проливающий слезы от роста – это известно; но кто воспользуется приобретенным чрез это богатством – это сомнительно. Ибо неизвестно, не другим ли предоставишь употребление богатства, собрав для себя одно зло неправды. Итак, хотящаго заяти не отврати (Мф. 5:42) и сребра твоего в лихву не дай».[874] Таково последнее увещание ростовщикам. Слово заканчивается кратким славословием Богу.
Предлагая содержание рассмотренного нами Слова, мы выше заметили, что оно введет нас в новую область проповеднических трудов
