чувством думала о бабушке, которая ей одной писала письма. Это были скупые, но ласковые строки, написанные ровным, разборчивым почерком старой учительницы. Часто бабушка находила случай передать для внучки в Москву то банку варенья, то корзиночку свежих фруктов, то теплые шерстяные варежки.
— Зачем она все это делает? — говорила каждый раз Евгения Петровна мужу. — Ведь у нас все есть, и Верочка ни в чем не нуждается.
Иван Карпович отмахивался:
— Не обращай внимания. Обыкновенная старушечья блажь.
Но для Верочки бабушкины подарки были драгоценными. Особенно ей запомнились красные варежки с синими узорами, которые связала сама бабушка. Они были такие теплые и мягкие, каких у Верочки никогда не было ни раньше, ни потом. Бабушка писала, что такие же варежки она вязала Верочкиной матери, когда та училась в школе. Вот почему Верочка хранит их до сих пор и порой с нежностью примеряет на руку.
Настасья Гавриловна иногда присылала Верочке свои фотографии. На этих снимках она выглядела хорошо, даже удивительно бодро для своих семидесяти двух лет.
«Бабушка как бабушка, — думала Вера, глядя на фотографии. — Наверное, хлопотливая, забывчивая, с причудами, даже, может быть, ворчливая».
Лежа на полке вагона, Верочка старалась представить себе завтрашнюю встречу. И неожиданно для себя она вдруг поняла, что теперь ее больше волнует не бабушка, а что-то другое, к чему давно стремилась сердцем. Наконец-то она увидит те места, где еще ребенком жила с матерью, узнает подробности ее гибели, увидит своими глазами тот лес, те поля, те улицы, по которым суровой военной порой проходила ее мать — бесстрашная женщина-партизанка. Это желание было таким сильным, что все остальное отходило на второй план.
Бабушка должна была помочь разыскать все, что касалось Верочкиной матери. Это было очень важно именно теперь, когда Верочка стояла на пороге новой жизни и серьезно задумывалась о том, чему посвятить свои силы, какую профессию избрать. Пока она, как и все ее подруги, увлекается танцами, спортом, не проявляя особых склонностей ни к чему определенному, но беспокойство о будущем все чаще заставляет ее задумываться и искать, приглядываться, оценивать людей, жизнь, дела.
Отец заранее решил, что Верочка должна стать инженером пищевой промышленности. Кто знает, почему он так решил! Верочка не согласилась с этим. Она будет искать свой путь. Кто знает, с чего начнет она! Легко ли решить такую задачу? Жизнь прожить — не поле перейти...
Верочка засыпает.
К концу второго дня пути поезд подходит к городку, который Верочка внимательно разглядывает из окна вагона. Она стоит в коридоре с чемоданом, тщательно причесанная, в новом синеньком платьице. С нетерпением пробирается в тамбур и ловко спрыгивает на перрон в тот момент, когда поезд едва успел остановиться. Среди людей, подступивших к вагонам, она ищет бабушку. Внимательно вглядывается в толпу, рассматривает каждую женщину. Вот показалась согбенная фигурка в белом платочке, с костылем в руках.
Верочка догоняет старушку, всматривается в лицо, улыбается. Старушка вытирает краем платочка влажные глаза.
— Обозналась, милая? Ищи, ищи, найдешь свое.
Верочка возвращается назад, подходит к другой группе людей. Кто-то суетливо проталкивается к ней с правой стороны, останавливается, тяжело дышит, молча смотрит на Верочку.
Верочка оглядывается, опускает на землю чемодан. Перед ней стоит маленькая, чуть ссутулившаяся седенькая старушка со сморщенным лицом и добрыми синими глазами, сияющими, как глаза счастливого ребенка. Сухонькая фигурка наклонилась вперед, белые, узловатые руки сложились на груди, тонкие губы растянулись в улыбку, вздрогнули и тихо прошептали:
— Верочка! Верочка! Ты ли это? Вторая Зиночка, вылитая мать. Я сразу узнала тебя.
— Бабушка! — крикнула Верочка и бросилась на шею старушке, которая бодро схватила ее за плечи, стала целовать.
Настасья Гавриловна жила в небольшом домике на центральной улице городка. Она родилась в этих местах и безвыездно провела здесь всю свою долгую жизнь. Она выглядела обыкновенно, как все бабушки, и с первых минут ничем не поразила Верочку. Когда они пошли от вокзала домой, Настасью Гавриловну все время останавливали встречные, почтительно кланялись ей.
— Ну что, Гавриловна, дождалась? — спрашивали прохожие, окидывая взглядом Верочку. — Чистая красавица внучка твоя.
— Здравствуйте, Гавриловна, — говорили ей с другой стороны. — Поздравляю вас с дорогим гостем.
Настасья Гавриловна, сияющая от счастья, вела внучку по городу и отвечала всем на поклоны с таким видом, будто ее поздравляли с самым большим праздником.
На другой день ранним утром, когда Верочка еще сладко спала на широкой кровати, принадлежавшей ее матери, в комнату тихо вошла бабушка.
Верочка сразу проснулась.
— Что тебе, бабушка? — спросила она.
— Спи, милая, спи. Я на часок отлучусь, а когда вернусь, вместе позавтракаем.
— Куда ты?
— Мне нужно в рабочий поселок сходить, квартиру одну обследовать.
— Зачем?
— А как же? Рабочий человек просит жилплощадь, а мне как депутату горсовета поручили посмотреть все и проверить.
— Ты разве депутат горсовета?
— Уж много лет бессменно выбирают. Стараюсь как могу. Стара стала, но ничего. Жизнь не стоит на месте, она должна продолжаться, вот и поспевай за ней, пока не умрешь. Да ты спи, я скоро вернусь, потом наговоримся.
Настасья Гавриловна ушла. Верочка попыталась уснуть, но не могла: все думала о бабушке. Она смотрела на стены комнаты, на незнакомые фотографии. Прямо над кроватью висел портрет ее матери, точно такой же, какой остался на письменном столе у Верочки в Москве. Мать сфотографировалась в белом халате. Молодой, новоиспеченный врач улыбалась фотографу, и ее лицо, выражающее счастье человека, полного душевных сил, было прекрасно. Глядя на это лицо, горько было думать о том, что природа, создавая такое совершенство, не может наделить его бессмертием.
От сознания, что мать когда-то жила в этом доме, спала на этой кровати, сидела на этих же стульях, Верочка почувствовала еще большую близость к ней. Она влюбленными глазами смотрела на портрет, будто ждала, что мать улыбнется ей и назовет по имени, а может, протянет руку и положит ладонь на мягкие волосы дочери. Но чуда не произошло, и Верочка грустно вздохнула.
Где-то в доме пробили часы.
Верочка встала с постели и пошла в соседнюю комнату, которую называли гостиной. Там девушку ждало новое открытие. Прямо перед тахтой на широком кавказском ковре висела шашка с
