всякие поездки, а тем более — к бабушке.
— Ты уже говорил мне об этом, папа. Мы опоздаем на поезд.
Пухлая женщина, мачеха Верочки, с неожиданной для ее комплекции резвостью поднялась с тахты, заулыбалась и, обнимая Верочку, прислонилась губами к щеке.
— Счастливого пути тебе, девочка. Будь умницей и не сердись на папу. Он всегда хочет тебе добра. Поцелуй за нас бабушку и передай ей большой, большой привет. Ты вызвал такси, Ваня? — спросила она мужа.
— Да, конечно. Идемте.
Отец поднял чемоданчик, мачеха взяла из вазы купленные накануне цветы, одобрительно оглядела красивую, легкую и возбужденную Верочку, которая в последний раз остановилась у зеркала и нетерпеливым жестом поправляла прическу. Верочка взяла в руки зонтик, плащ, красную сумочку и первая направилась к выходу. Все трое поехали на вокзал.
В этот предвечерний час на улицах было много машин. Они двигались, почти прижимаясь друг к дружке лакированными боками, замедляя ход и задерживаясь у светофоров в ожидании зеленого света. Вырвавшись из одного затора и пробежав несколько кварталов, машины попадали в новую ловушку и снова приостанавливали свой бег перед красными светофорами, как перед неотвратимой судьбой.
Иван Карпович был заметно расстроен и говорил с дочерью виноватым и сбивчивым тоном. Напоминал Верочке, чтобы она не открывала на ночь окно в вагоне и не поднимала сама чемодан на третью полку, так как он тяжелый. Раза два сказал ей, что курица лежит в правом углу чемодана в пергаментной бумаге, а лимон положен сверху на полотенце. Говорил еще о чем-то таком же незначительном и пустячном и не мог скрыть своего волнения.
А волновался он потому, что ему хотелось сказать дочери совсем другое, что мучило его многие годы и что теперь следовало бы знать Верочке. Отпуская дочь на несколько недель в тот город, где он когда-то провел лучшие годы жизни, где он полюбил и женился, где родилась Верочка, где теперь живет одинокая Верочкина бабушка и где на городском кладбище покоится прах Верочкиной матери, Иван Карпович хотел сказать дочери нечто важное, глубокое и человечное, что необходимо было наконец сказать. Но и теперь он не решался говорить об этом, так как стеснялся своей второй жены, боялся оскорбить ее выражением доброго чувства по отношению к тем людям, которых когда-то любил и продолжал любить и теперь.
Иван Карпович на минутку умолк и добрым взглядом смотрел на Верочку. Потом откашлялся, словно прочищая горло, и снова заговорил:
— В общем, ты, Верочка, объясни бабушке, что я никак не мог к ней приехать. Ты же сама знаешь, как я занят. Дела в Москве, бесконечные командировки, так и проходит время. Скажи, что я очень хотел приехать, давно собирался, да вот никак не выберусь. Пусть бабушка не обижается на меня, будет посвободнее время, обязательно приеду. Я же знаю, что надо приехать.
— Хорошо, папа, я все объясню.
Иван Карпович покосился на жену, которая слушал его слова с должным тактом.
— А бабушка у тебя оригинальная, — продолжал Иван Карпович спокойным голосом. — Прямая, резкая старуха, но человек доброй души. Ты не обижайся, когда она будет ворчать и выговаривать, это у нее такая манера. В общем, ты повнимательней относись к ней, Верочка. Бабушка любит людей, ты ей понравишься. Поживешь там недельки три-четыре и возвращайся домой. Тебе нужно еще осмотреться, приготовиться к вступлению в новую жизнь. У тебя есть характер, воля, ум. При твоих данных можно пойти далеко. Верно? — Отец с искренним одобрением засмеялся и похлопал ладонью по плечу дочери. — Так ведь, Верунчик?
— Не знаю, — пожала плечами Верочка. — Я еще ничего не решила, папа. Думаю, что не пропаду, сумею разобраться в жизни.
— Это самое главное — разобраться в жизни, — подхватил отец. — Школу ты закончила успешно и дальше пойдешь не хуже. Верно?
— Мы приехали, папа, — сказала Верочка и первая вышла из такси.
...Когда поезд тронулся и, набирая скорость, понесся к югу, Верочка долго стояла у окна, все смотрела на Москву, уходящую в сиреневый сумрак летнего вечера. Москва! Милый, любимый город! Как грустно расставаться с тобой!
Верочка вернулась в купе и сразу же легла в постель. Было уже темно, почти все пассажиры спали. Верочка лежала с открытыми глазами и думала о предстоящей встрече с бабушкой, с которой Верочка рассталась, когда была ребенком, и не виделась тринадцать лет, с тех пор как умерла Верочкина мать, Зинаида Васильевна. Давно все это было, и Верочка не может отчетливо вспомнить ни мать, ни бабушку. По рассказам отца она знает, что ее мать умерла во время войны в лесу, в партизанском отряде, где была тяжело ранена в бою с фашистами.
Верочка не помнит никаких подробностей тогдашней военной жизни в городке, но из воспоминаний отца знает, что ее мать была врачом и не уехала из города, захваченного врагами, потому что не могла оставить раненых советских людей. Она вылечила раненых, переправила их к партизанам и сама ушла партизанить. Верочка часто думает о матери, и ей всегда кажется, что и она не могла бы поступить иначе.
Отец воевал в те дни далеко от родного дома, оборонял Ленинград. Ему всегда казалось, что жена сделала без него какой-то неверный шаг и потому погибла.
«Был бы я здесь, все было бы иначе», — говорил он своей теще, когда после войны вернулся в родной город, хотя и понимал, что это ничего не изменило бы в судьбе его жены. Ему очень хотелось верить в возможность спасения жены, и он как бы сердился на кого-то, кто не сумел ее уберечь.
С каждым днем ему становилось все тяжелее жить в родном городе, и вскоре он, забрав Верочку, уехал в Москву. Потом он женился на Евгении Петровне и в течение тринадцати лет ни разу не съездил к теще в город, где раньше жил, да и Верочку не отпускал от себя. Только теперь, когда Верочка окончила школу и стала вполне взрослой, Иван Карпович согласился отпустить ее к бабушке. Сам же он покорился новым условиям жизни. И незаметно для самого себя постепенно оказался «под башмаком» второй жены — властной и своенравной женщины. Угрызения совести иногда пробуждались в нем, но ненадолго.
Верочка всегда с добрым и теплым
