– Цена?
– Представь, что ты выучил музыкальную пьесу; так выучил, что можешь играть на память. Если даже сгорят ноты, тебя это не смутит, и ты спокойно выступишь перед внушительной аудиторией. Люди, слушающие тебя, тоже запомнят пьесу и будут ее исполнять перед другими слушателями. И так до бесконечности. Музыка, которую мы творим сейчас, будет звучать вечно.
Филипп бросился на брата, но Людовик оттолкнул его. Филипп бросился снова. В это время вновь раздался крик Генриетты.
– Вот она – твоя музыка, брат! – крикнул он.
К братьям уже спешил Бонтан.
– Она вас зовет…
– Сейчас иду! – отозвался Филипп.
Бонтан покачал головой и посмотрел на Людовика:
– Она зовет его величество. Одного.
Слова первого камердинера лишь усилили злость Филиппа. Он даже отвернулся. Бонтан подошел к королю.
– Яд, – прошептал он.
– Мои подозрения подтвердились, – вздохнул Людовик.
У двери короля ждали Лувуа и Кольбер.
– При дворе еще остались английские дипломаты?
– Нет, ваше величество, – ответил Кольбер. – Сэр Томас Армстронг находится в Париже. А Трокмортона Карл задержал в Англии.
Людовик стиснул зубы.
– К вечеру весть о болезни Генриетты достигнет Парижа. На следующее утро об этом узнает сэр Армстронг, а еще через день будут знать в Лондоне. Едва Карл услышит, что во Франции отравили его любимую сестру, он через считаные часы объявит нам войну.
– Войну, обреченную на поражение, – сказал Лувуа.
– Ваше величество, помимо войны… если Филипп потеряет супругу, ваши противники могут воспользоваться этим и испытать крепость вашей власти.
– Каким образом?
– Присутствие Генриетты укрепляет ваше положение, сдерживает властные амбиции вашего брата и придает ясность в наших отношениях с Англией. Как ни печально, но если Генриетта не выздоровеет, это ослабит ваши позиции повсюду.
Король молча согласился с правотой слов Кольбера. Мельком взглянув на Филиппа, он поспешил к себе в спальню. Дыхание Генриетты было сбивчивым, но боль на время отступила, и она уснула.
Ком грязи, брошенный Фабьеном, ударился о противоположную стену пыточной комнаты. Мутный ручеек пополз вниз, но основная часть комка прилипла к стене. «Вода стечет, дерьмо останется, – подумал он. – Старая поговорка и очень меткая». Он повернулся к Монкуру. Придворный сидел посередине, на узком стуле. Фабьен вспомнил, как допрашивал фрейлин и служанок Генриетты. Тогда страх так и плавал в воздухе. А Монкур, похоже, совсем его не боялся.
– Мадам де Клермон призналась в существовании заговора против короля, – глухим, угрожающим голосом произнес Фабьен. – Она назвала имена всех своих сообщников.
– Я почти не был знаком с этой женщиной.
– Но знали о ее злонамеренных замыслах.
– Возможно, вам невдомек, но злонамеренные замыслы есть едва ли не у всех, кто обитает под крышей Версальского дворца. А вот превращать замыслы в действия отваживаются немногие.
– Почему вы вернулись ко двору? – все тем же тоном спросил Фабьен.
– А почему подсолнечник поворачивается к солнцу? – вопросом ответил Монкур. Он лукаво улыбнулся, словно их разговор с Фабьеном был дружеской беседой. – Я узнал об угрозе жизни ее высочеству. Как всякий верный слуга короля, не утративший доброго расположения к его величеству, я счел своим долгом сообщить ему.
– Мне в это трудно поверить, – усмехнулся Фабьен.
– Жизнь вдали от двора – это жизнь во тьме и холоде. Кстати, у вас есть шанс испробовать такую жизнь на себе. Если, не приведи Господь, ее высочество умрет, ваша неосмотрительность может сослужить вам дурную службу. И прежде всего это касается покойной мадам де Клермон.
– Монкур, вы вздумали меня пугать? Какая еще неосмотрительность?
Монкур откинулся на спинку и дерзко вскинул голову. Большие пальцы рук он заложил за ремень и принялся барабанить по серебряным ангелам.
– Вас неоднократно видели прогуливающимся по саду с покойной мадам де Клермон. А за карточными столами всегда услышишь ворох самых нелепых сплетен.
– Кому могло понадобиться причинять зло Генриетте? – спросил Фабьен, стараясь не обращать внимания на слова Монкура.
– Цель – не сама Генриетта, а его величество. Причиняя зло ей, задевают короля. И вам наверняка не дает покоя вопрос: кто, обласканный и прославленный королем, тем не менее может вынашивать замыслы против его величества?
Фабьен слегка кивнул.
– У меня есть некоторые соображения, если, конечно, вам интересно.
– Продолжайте.
– Жизненный опыт привел меня к выводу: больнее всего человека ударяют те, кого он считает своими близкими друзьями. Думаю, вы знаете золотое правило военной стратегии: когда мы вблизи врага, нужно заставить его поверить, что мы далеко. А когда мы далеко, враг должен считать, что мы совсем рядом. Эта стратегия применима не только к войне и сражениям. Иными словами, враги короля должны убедить его величество в том, что они являются его верными друзьями.
Маршаль отпустил Монкура и сразу же послал за Лувуа. Друг короля. Близкий друг.
Когда Лувуа пришел, глава полиции жестом предложил ему сесть, а сам встал, скрестив руки. Поскольку Лувуа не предложили бокал вина, военный министр чувствовал себя неуверенно, пытаясь понять, зачем его позвали. «Поведение выдает его с головой, – подумал Фабьен. – Неуверен. Возможно, даже напуган».
– Я очень давно наблюдаю за вами, господин Лувуа. Должен признаться, ваше поведение меня тревожит, если не сказать настораживает.
– Да? А вы еще не говорили с королем о моем поведении?
– Мне достаточно собственных наблюдений. Вы весьма последовательно критикуете едва ли не все замыслы и начинания его величества.
Неуверенность на лице Лувуа сменилась досадой.
– Господин Маршаль, прежде чем говорить со мной, я все-таки рекомендую вам задать ваши вопросы его величеству.
– Я – глаза и уши его величества, – заявил Фабьен. – Я говорю со всеми, с кем считаю нужным.
– Это я помню. Но беседа с королем сэкономила бы вам время.
– Вы обсуждали с ее высочеством Генриеттой ее поездку в Дувр?
– Нет.
– Но вы сомневались в успехе этой миссии.
– Сомневался, и свои сомнения открыто высказывал его величеству.
– А вы вообще согласны хотя бы с одним замыслом его величества?
– Я согласен с большинством замыслов короля.
Маршаль чувствовал, как в нем закипает бешенство.
– Тогда почему вы постоянно позволяли себе во всеуслышание критиковать короля?
