— Вчера вы чуть не потеряли хорошего друга.
Оскарссон сел и, не отвечая, выпил.
— Утром я проведал его. Дандерюдская больница. Он ранен, ему очень больно, но он выкарабкается.
Бутылка со стуком встала на стол.
— Я знаю. Я тоже говорил с ним. Два раза.
— И как?
— Что — как?
— Каково вам знать, что вы в этом виноваты?
Чувство вины. Гренс и о нем все знал.
— Сейчас половина второго ночи. Я брожу в служебной форме по своей собственной кухне. И вы спрашиваете, что я чувствую?
— Это оно? Чувство вины?
Оскарссон взмахнул руками:
— Гренс, я понимаю, к чему вы клоните.
Гренс смотрел на человека, который тоже не ляжет спать этой ночью.
— Почти тридцать шесть часов назад вы говорили с моей коллегой. И признали, что приняли как минимум четыре решения, которые заставили Хоффманна действовать так, как он действовал.
Оскарссон покраснел.
— Я понимаю, к чему вы клоните!
— Кто?
Директор тюрьмы встал, вылил из бутылки остатки, а потом швырнул ее о стену и подождал, пока не замрет на полу последний осколок. Расстегнул форменную куртку, положил на пустой кухонный стол. В подставке для столовых приборов торчали большие ножницы. Оскарссон аккуратно вытянул один рукав, тщательно разгладил тыльной стороной ладони и отрезал довольно большой кусок, сантиметров пять-шесть в длину.
— Кто отдавал вам приказы?
Оскарссон взял первый отрезанный кусок, провел пальцами по махристым краям, и улыбнулся — Гренс был в этом уверен — почти застенчивой улыбкой.
— Оскарссон, кто?
Оскарссон продолжал резать, прямые, тщательно отмеренные линии, второй прямоугольник аккуратно лег на первый.
— Стефан Люгас. Заключенный, за которого вы отвечали. Он погиб.
— Не по моей вине.
— Павел Муравский. Пит Хоффманн. Двое других заключенных, за которых вы отвечали. Они тоже погибли.
— Не по моей вине.
— Мартин Якобсон…
— Хватит.
— Мартин Якобсон, тюремный инспектор…
— Хватит, Гренс, я сказал — хватит!
С первым рукавом было покончено. Невысокая стопка из кусков ткани.
Оскарссон потянул второй, чуть встряхнул. Залом примерно посредине. Ладонь долго гладила ткань вперед-назад, пока залом не исчез.
— Пол Ларсен.
Он снова резал, теперь быстрее.
— Мне отдавал приказы начальник Государственной пенитенциарной службы Пол Ларсен.
Гренс вспомнил: примерно через полчаса после начала записи микрофон заскребся о натянувшуюся штанину, потом чайная ложечка звякнула о фарфор: кто-то воспользовался случаем выпить чашечку кофе.
— Я назначила вас на эту должность. Это означает, что вы принимаете решения в пределах тюремной системы.
Короткая пауза — это хозяйка вышла из кабинета, чтобы привести дожидавшегося в коридоре руководителя пенитенциарной службы.
— Вы принимаете те решения, о которых мы с вами договариваемся.
Начальник пенитенциарной службы получил приказ. Начальник, в свою очередь, передал приказ по инстанциям. От настоящего отправителя.
Гренс смотрел, как голый по пояс человек режет на куски форму, которой добивался всю свою сознательную жизнь, и заторопился вон, прочь из кухни, что никогда не поменяет цвет, из дома, где царит еще более безнадежное одиночество, чем в его собственном.
— Знаете, зачем они нужны?
Леннарт Оскарссон стоял в дверях, когда Гренс залезал в автомобиль. Свеженарезанные куски в поднятой руке. Леннарт уронил два, они упали на землю.
— Помойте машину, Гренс. Знаете, возьмешься наводить порядок — чистые тряпки и понадобятся, а это вот чертовски дорогая ткань.
Он набрал номер, едва машина выехала из тихого таунхаусного района. Посмотрел на церковь, на четырехгранную колокольню, на тюрьму, на мастерскую, скрытую за высокой стеной.
То, что случилось меньше тридцати шести часов назад, будет преследовать его всю жизнь.
— Алло.
Йоранссон не спал.
— Не спится?
— Чего вы хотите, Эверт?
— У нас с вами встреча. Примерно через полчаса.
— Вряд ли.
— Встреча. У вас в кабинете. Вы — в качестве ответственного должностного лица.
— Завтра.
Гренс посмотрел на щит в зеркале заднего вида. В темноте слово читалось с трудом, но он и так знал название поселка, из которого только что выехал.
Он надеялся, что пройдет какое-то время, прежде чем он снова вернется сюда.
— Паула.
— Что?
— Мы будем говорить о Пауле.
Он подождал; долгое молчание.
— Какая еще Паула?
Гренс не ответил. Лес медленно сменился высотными домами, комиссар приближался к Стокгольму.
— Отвечайте, Гренс! Какая Паула?
Гренс молча подержал трубку в руке, потом нажал «отбой».
В коридоре было безлюдно. Кофейные автоматы жужжали в темноте. Он сел на стул у кабинета Йоранссона.
Гренс был уверен: шеф скоро придет.
Он отпил взятого в автомате кофе.
Вильсон вел Хоффманна. Руководители вроде Вильсона записывают сведения о работе своих агентов в журнал. Журнал хранится в сейфе у соответствующего должностного лица.
— Гренс!
Интендант открыл дверь в свой кабинет. Гренс посмотрел на часы и улыбнулся. Со времени их последнего разговора прошло ровно полчаса.
Йоранссон позвал его. Гренс вошел в кабинет, гораздо больше его собственного, сел в кожаное кресло, крутанулся.
Йоранссон нервничал.
Он изо всех сил притворялся спокойным. Однако Гренс знал это дыхание, интонацию, движения, чуть размашистее, чем обычно.
— Журнал, Йоранссон. Я хочу посмотреть журнал.
— Не понимаю.
Гренс обозлился, но решил не подавать виду.
Он не кричал, не угрожал.
Пока не кричал и пока не угрожал.
— Дайте мне записи. Всю папку.
Йоранссон сидел на краю стола. После слов Гренса он махнул рукой, указав на две стены. Два стеллажа, полки каждого уставлены папками.
— Какие записи?
— О том, кого я убил.
— Никак не соображу, о чем вы.
